Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Он снова позвал:

— Сюда! Сюда! Не бойтесь меня. Я не боюсь вас. Я с миром пришёл... — И вскинул руки.

Должно быть, утомился, потому что упал оземь с коня, так и свалился, грянулся оземь. Хорошо, земля нежёсткая, а то бы расшибся... Лежал на пузе, руками упёрся, голову в шапке меховой приподнял, шапка с головы не упала. Поглядел...

Люди стояли, как вышли из кустов. Окружили Офонаса, глядели. Опустили луки. Офонас глядел на них. Ещё не видал прежде таких людей. Совсем были малые ростом, кожа чёрная, как будто бывает древесная кора. На голове фота — чалма-повязка накручена, на гузне [93] …на гузне... — на бёдрах или на наружных половых органах. «Гузно» — просторечное старорусское слово. — другая повязка, уж после знал, что это дхоти, что на гузне. Офонас поднялся с земли, коня за повод взял. Зубы оскалил, показывал в улыбке. Спрашивал:

— Где я? Какая земля? Куда отсюда выйти возможно?

Спрашивал то на одном наречии из ведомых ему, то на другом, на третьем... Люди стояли, слушали, слушали... Наконец отозвался человек на персидские слова Офонаса... Но говорил этот человек худо и сам худо понимал. А всё же заговорили. Человек сказал, что идти возможно до Пали [94] ...до Пали... — пали — город на склоне Западных Гхат. , до гор Хундустанских, а идти возможно и восемь дней, и десять...

— По берегу идти? По берегу? — спрашивал Офонас.

Человек замахал руками, указывал на лес: через лес, мол, идти, лесом идти...

Лесом Офонас боялся, но делать было нечего. Он пошёл, окружённый темнокожими невысокими людьми, они по виду крепкие были. Офонас шёл, ведя коня в поводу. Офонас, как прежде, назвался Юсуфом...

Шли немало. И, до леса не доходя, дошли в деревню. Дома были глинобитные, а другие и вовсе из травы, из листьев сложенные. Сбежались собаки первыми, брешут, лают, бегают кругом коня. Дети прибежали, нагие, голые, и паропки и девочки, сором не прикрыт; вытягивают тонкие ручки, пальчиками показывают в Юсуфа и его коня... Женщины показались. И дивно: жонки с непокрытыми волосами, как девки; а чёрные долгие волосы, в одну косу заплетены, и у мужиков — в одну косу чёрную, а мажут волосы маслом неведомым, чтобы блестели. И у жонок груди голы, круглы и темны...

Толмач повёл Юсуфа в свою саманную лачугу. Завеса там была сделана тростниковая, колыхалась, надвое лачугу делила. Юсуфу указали на циновку тростниковую. Он сел, поджав ноги. Жонка с голыми грудями вышла из-за этой завесы, пошла на двор, села у очага и спину согнула... Принялась стряпать... Юсуф спрашивал толмача об имени его, как зовут... Тот имя назвал странное, прежде Юсуф не слыхал таких имён, и не мог запомнить поначалу, уж после запомнил:

— ...Бонкимчондро!..

Толмач принёс горшок глиняный, а в нём какие-то малые свёрточки, обёрнутые в красные тряпицы. Пахло от свёрточков остро и сладко...

— Бетель [95] ... Бетель!.. — Бетель — жевательная смесь, распространённая на Среднем Востоке; готовится из листа бетеля, растения из семейства перечных, который смазывается раствором извести, туда же добавляется сок акации (каттха), а также орешки арековой пальмы и кардамон; лист свёртывают и кладут в рот. От долгого жевания бетеля нёбо и губы окрашиваются в ярко-красный цвет на некоторое время. ! — говорил Бонкимчондро. И повторял: — Бетель! — И указывал Юсуфу, чтобы тот брал...

И сам толмач взял свёрточек и развернул красную тряпицу и содержимое сунул в рот, но не глотал, а жевал. Офонас опасался. Толмач стал говорить неясно, что ведь это не отрава. Затем пошёл и принёс разное на подносе. Взял лист древесный, показал Офонасу, произнёс:

— Бетель!..

И лист этот бетелевый помазал известью и соком каким-то из кувшинчика: показывал на кувшинчик, проговорил:

— Каттх... каттх...

Из деревянной чашки вынул несколько мелких орешков и ещё несколько зёрен, в коих Офонас опознал зёрна кардамона. Сложил толмач орешки и зёрна на лист бетеля, свернул и сунул Офонасу в ладонь. А сам всё двигал челюстями, жевал. И губы сделались красными. Юсуф подумал, что не след обижать хозяина дома, и, решившись, положил в рот бетелевый лист с орешками и зёрнами. Чуть было не закрыл глаза от непривычки... Зажевал. Было остро языку и небу, и сладко... Хозяин глядел и улыбался... Офонас тоже заулыбался для приятности хозяину и челюстями задвигал сильно — жевал... Хозяин говорил и показывал на рот Офонаса, а у самого щека от жвачки оттопырилась. И приговаривал, чтобы Юсуф не глотал, а только жевал... А губы у хозяина — красные-красные, совсем будто кровь...