Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Дед призадумался. И чувствовал Офонас в этой задумчивости надежду себе. Наконец дед высказал советное слово: скупо высказал, сторожко почти:

— Ты бы, Офоня, к Бороздину боярину, к Борису Захарьичу [13] …к Борису Захарьичу... — Борис Захарьевич Бороздин, тверской воевода; впоследствии род Бороздиных перешёл на московскую службу. пошёл...

Старый Иван вновь задумался... Воевода Бороздин, он, может, и даст Офонасу денег на путь. Когда ж это было? Уж давно! Борис Захарьич во главе войска тверского поставлен был князем Борисом Александровичем, отцом нынешнего князя Михаила. Войско... оно ведь в помогу вышло князю Василию в его смуте с родичами... Нынешний-то московский Иван-цесарь, того Василия сын... Как было некогда... На княжне Марье Борисовне [14] ...княжне Марье Борисовне... — сестра тверского князя Михаила Борисовича, Марья Борисовна, была первой женой Ивана III и матерью его старшего сына Ивана Молодого. женили молодого Ивана Васильевича. Князь Михаил Борисович ему — шурин... Было!.. Давно уж нет в живых Марьи Борисовны. Византийка-римлянка правит в теремах... А договор-то прежний о равности великих князей, тверского да московского... Похерили?.. Эх! Съест Москва княжество Тверское... Вон и Бороздины в московскую сторону косятся... Были слухи о московских подарках старому Бороздину... Подкупает Москва Бороздиных? Ложь или правда? А богатству лучше не лежать лежнем, а ходить, миром ходить, оборачиваться, удваиваться, утраиваться, товарами обращаться... Подкупные деньги неверные. Князь Михаил тих-то тих, воды не мутит, а ежели всполохнётся, грянет грозою на Бороздиных... У Петряя-то теперь своего довольно, осуды ему не надобно, а никто из тверитских торговых людей не попросит у Бороздина, поопасятся... А Офоня что же? Чудной человек, всем ведомо. Чудной. И род за него не ответчик. И ежели возвратится Офонас без денег и без товаров, князь не станет на сторону Бороздиных. А ведь Офонас голый воротится, иному не быть! А то и не воротится вовсе. Но не ехать ему нельзя! В Твери-городке борзее пропадёт парнюга, нежели на дорогах разбойничьих торговых...

— Отчего к Бороздину идти? — спросил Офонас.

Менее всего хотелось деду Ивану вязнуть в объяснениях долгих. Да и Офонас не таков, чтобы понимать таковые расчёты, это ведь не книга мудрости голубиной утешительная!..

— Петряй сказывал, у Бороздина деньги, а Петряю-то своего довольнешенько...

— У Бороздина лишек, что ль? — полюбопытствовал Офонас.

Дед почуял, что сейчас начнётся вязкий разговор и примется Офонас кидать вопросы вовсе никчёмные, упорито не понимая тонкостей и расчётов хороших...

— Ступай к Бороздину. Коли Петряй сказал, дело, стало быть.

И вдруг ощущение земного, простого властно захватило лапами тугими, медвежьими Офонасов чудной ум. Да, он не понимал и даже и не желал понимать, отчего Бороздин-воевода, возможно, ссудит его деньгами; но Офонас уже принял это и сам в себе согласился и не хотел вопросов.

Дед Иван усмехнулся кротко.

Борис Захарьич деньгами ссудил, и не одного Офонаса, ещё пятерых из торгового рода попростее, не смевшего соперничать с роднёю Офонаса.

Тюремная камора в Смоленске. Дерёт кашель нутро грудное. Офонас встаёт, перекрестясь, за налой книжный — принимается за большое писание...

«За молитву святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, раба своего грешного Офонаса Тверитина, сына Микитина.

Пишу я про своё грешное хожение за три моря. А первое море — Дербентское, дарья Хвалисская, второе море — Индийское, дарья Гундустанская, третье море — Чёрное, дарья Стамбульская».

Является в уме, переплеснув на бумагу литовскую, персидское слово «дарья» — «море», а то «река». Входят, вступают восточные слова в писание русское Офонасово, равные со всеми словами русскими... Он за три моря зашёл, и моря эти: Каспийское, Чёрное да Индийский океан — дарья Гундустанская.

Как почтенный человек, ведёт свой путь Офонас от Спасо-Преображенского собора, по коему и Тверское княжество зовётся «домом святого Спаса»; и поминает Офонас в писании своём очередно людей важных и знатных:

«Пошёл я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя тверского Михаила Борисовича, от владыки тверского Геннадия и от Бориса Захарьича».

Накатило. Охота большая нашла на Офонаса бормотать — припевно говорить свои песни не песни, стихи не стихи. А надобно писать. И отчего не выходит писать легко и многими припевными словами, как оно по душе складывается? А всё пишется коротко и неуклюже... А по-иному охота...