Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

— Значит, и шведы сторожат нового Иуду! — усмехнулся Пётр. — Не доверяют?!

— Боятся, должно быть, как бы не сбег! У Мазепы ведь и крымский хан, и турок-сераскир в Бендерах в приятелях ходят! — вмешался Головкин.

— Наш Иуда, ежели изловчится, и в самом деле к туркам сбежать может! — поддержал канцлера Ушаков и добавил: — А отчего это Мазепа на днях медку просил ему принести, Хлюс? Что, ему шведы провианта уже не дают?

— Отчего же не дают? — даже как бы обиделся за Мазепу Феська Хлюс. — Да ежели рассудить, то не шведы пана гетмана, а пан гетман шведов кормит. При мне приказал сотникам Дубенского полка собрать для короля и его войска двадцать четыре тысячи волов, сорок тысяч свиней, шестьдесят тысяч осмачек ржаной и сорок тысяч пшеничной муки!

— Э, да ты и впрямь, хлопец, многое знаешь! Гаврила Иванович, ступай и допроси его хорошенько! — распорядился Пётр.

Драгуны потащили упиравшегося Хлюса в канцелярию. Головкин вышел за ними.

А Пётр подманил к себе Ушакова и спросил недоверчиво:

— А откуда тебе-то о медке гетманском известно?

— Да есть у меня один священник, отец Гавриил из Будищ. Ходит из села в село, собирает гроши на погоревший храм. Он у меня ныне первый лазутчик. К самому Мазепе батюшка вхож. Его-то и просил Иуда медку достать! Ведь мало ли что Мазепа сотникам своим приказывает: не слушают мужики гетманских универсалов, не везут шведам провиант и скот к ним не гонят. Чаю, ежели выгнать шведа из Ромен, великий у них голод и холод объявится! — И Андрей Иванович изложил, пользуясь удобным случаем, план Чирикова, как, взяв Гадяч, выманить шведа из Ромен.

— Добрая затея! Сам придумал? — спросил Пётр. (И здесь Чириков огорчился бы — на царский вопрос Андрей Иванович скромно потупил голову). — Молодец! Едем в Лебедин, в штаб. Там фельдмаршалу и господам генералам обо всём и поведаешь.

В тот же день царь и Ушаков мчались уже в Лебедин. Роман и драгуны, кляня мороз и царскую службу, сопровождали кибитки. А зарок свой Пётр в том же году выполнил, построив в тверском Желтоковом монастыре церковь во имя Святого Алексия, человека Божия.

В начале лета 1709 года в Москве с нетерпением ждали известий из-под Полтавы. Московские обыватели ведали, что неприятель второй месяц осаждает дотоле безвестный городок, и уже откуда-то знали, что ежели падёт та южная фортеция, шведы оседлают широкий Муравский шлях, по которому запылит союзная им крымская орда. Все помнили, что сей шлях — самая короткая дорога на Москву, по коей обычно и совершала набеги татарская конница.

Посему особливо осторожные бояре стали потихоньку перевозить своё имущество в заволжские вотчины, невзирая на жестокие запреты князя-кесаря Ромодановского. Но как тут запретишь, ежели у бояр и московских дворян имелась вековая привычка — проводить лето в своих усадьбах.

Царевич в дела князя-кесаря не мешался. У него с Корчминым была иная забота — спешно крепить Москву, замкнуть кольцо болверков и бастионов вокруг Кремля V Китай-города. По-прежнему на земляных работах были заняты тысячи людей, и за всем был потребен глаз да глаз. А ведь Алексей отвечал ещё за пополнение и снабжение войск. Из Москвы, Тулы, Воронежа, с далёкого Урала в армию везли провиант, пушки и ружья, порох и ядра, с суконного московского двора шло мундирное платье, с кожевенных заводов добрые сапоги. Царевичу иногда казалось, что вся страна тачает добрые сапоги для армии. А тут ещё новая головная боль — отправка рекрутов для пополнения. В одном Преображенском обучались тысячи новобранцев, и, почитай, каждый день из Москвы уходили рекрутские команды. И все рекруты должны быть не только обучены, но и справно одеты и обуты, снабжены провиантом. Опять приходилось Алексею матерно лаяться с подрядчиками-лиходеями. И сколь ни удивительно, снабжение наладилось.

Так что имелась и прямая заслуга царевича Алексея в том, что под Полтавой русская армия была как никогда хорошо устроена, одета, обута и вооружена. Все полки были пополнены и щеголяли новеньким мундирным платьем (хотя один-другой новобранческий полк и носил пока мужицкие сермяги), у солдат сияли начищенные тульские ружья, не уступающие люттихским, и вместо багинетов засверкали над русскими колоннами трёхгранные штыки.

Алексей за своими беспрестанными заботами вытянулся, похудел лицом, но впервой был так спокоен, твёрд и ровен. Батюшка не только был доволен им, но нуждался в его помощи, и царевич весь день метался с воинских строек на солдатский плац, из казармы рекрутов в купецкие амбары. Научился разносить нерадивых офицеров, собирающих рекрутов, выговаривать спесивым боярам и драть за дело, не хуже батюшки, воров-приказчиков. За многими хлопотами позабылась и недавняя любовь — Иринка, и Гюйссен со своими французскими вокабулами. Спал царевич крепко и с чистой совестью.