Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

Гетман же почти не пил, ссылаясь на рези в боку, зато Алексея угощал щедро. После полевого обеда сам подвёл Алексея к его рыдвану и здесь стал вдруг прощаться:

— Позволь, царевич, я сверну на пару часов с прямого пути. Надобно навестить в замке одну мою старинную знакомую, а ты тем временем в Луцке отдохнёшь.

— Э, да ты, пан гетман, старый амантёр! — Полупьяный Алексей погрозил пальцем.

«Ишь, царский щенок, закобелил!» — рассмеялся про себя гетман, но сам даже руки воздел:

— Что ты, царевич, что ты! В мои ли годы в амуры играть? У нас с той дамой совсем деловой разговор. Оная пани под залог своих бриллиантов деньжат у меня занять хочет. Ты же знаешь, я деньги в долг даю, я добрый!

— Ну коли добрый, может, и мне в долг дашь? — с пьяной решимостью попросил Алексей. — Только в залог мне тебе дать нечего!

— А я тебя, царевич, и без залога ссужу! — серьёзно сказал Мазепа. — Порукой твоей — царское имя! Сколько надобно-то?

— Да тысяч десять! — Царевич, похоже, даже протрезвел, посмотрел недоверчиво.

— Хорошо, дождись меня в Луцке — и считай, что десять тысяч ефимков у тебя в кармане. — И гетман опять усмехнулся нехорошо. — Да ты не стесняйся, царевич, — добавил он. — Ведь я и твоего батюшку сколько раз казной выручал!

На том и расстались. Гетманская коляска, окружённая сердюками, запылила по просёлочной дороге, а служки царевича погрузили своего весёлого полупьяного хозяина в рыдван.

«И откуда в нём такая перемена? — размышлял Роман, который с командой драгун назначен был сопровождать царевича в Смоленск и Новгород. — С утра ещё глядел паинькой, а от гетмана ишь какой смелости набрался. Хотя, правда, и выпил наследник изрядно!»

— В Луцке переночуем, поручик! — Бледное лицо царевича выглянуло из окошка дормеза. Роман послушно склонил голову.

Тем временем гетман въезжал в широко распахнутые перед ним ворота княжеского замка.

— А вдовица-то моя и впрямь в деньжатах нужду имеет! — Цепким хозяйским глазом Мазепа отметил и порушившуюся местами черепицу на крыше, и полуразрушенную цветочную теплицу во дворе. Княгиня Дольская вышла встречать своего старого кума на крыльцо. Они звучно чмокнулись, не как кум с кумой, а как прежние полюбовники. Впрочем, амур у них был давний, ещё в ту пору, когда княгиня в первый раз овдовела, потеряв своего мужа, князя Вишневецкого, и ещё не прибрала к рукам другого князя, Дольского.

Теперь и Дольский помер, но дебелая вдовушка с бульдожьей челюстью, с усиками на верхней губе не внушала боле гетману никаких сладких чувств. По правде сказать, ему теперь нравились молоденькие девчата, вроде Мотри Кочубей. С пани же Дольской гетмана связывали только общие великие прожекты большой политики.

— Готов ли гонец? — спросил гетман едва ли не с порога.

— А что обещает ясновельможный пан гетман моим королям — Каролусу и Станиславу? — Княгиня впилась цепким взором в глаза Мазепы. Но взгляд полюбовника сокрыла слеза.

И ответил он уклончиво:

— Прежде чем обещать что-то королям, княгиня, я хочу знать, согласен ли круль Станислав отдать Полоцк, Витебск и Оршу в моё прямое владение?

— Ты уйдёшь с Украйны? — удивилась Дольская.

— Эта страна слишком беспокойна для старика! — Гетман подошёл к камину, протянул старческие узловатые руки к огню. Несмотря на жаркий майский день, во дворе под сумеречными сводами замка было сыро и прохладно. — Да, да! Я мечтаю остаток своей жизни прожить в покое, большим паном, вроде твоего незабвенного Вишневецкого.

— Что же, тогда на Украйне будут править мои сыновья: Януш и Михаил. Ведь почти всё Левобережье по польским законам — наследственные местности рода Вишневецких. И если бы не проклятый Богдан Хмельницкий, мы и сейчас бы правили тем краем!

— Мне всё равно, кто воцарится на Украйне, моя королева! — усмехнулся Мазепа. — Мне будет хорошо и в тех трёх моих воеводствах. Пусть только круль Станислав вышлет о том прямой договор. Тогда я приведу ему столько казаков, сколько песку на берегах Чёрного моря!

— Славные речи, мой рыцарь! — Княгиня дёрнула за шнуровку звонка, и тотчас из потайной двери неслышно выступила фигура в монашеском одеянии ордена тринитаров.

— Пан Юзеф — верный слуга круля Станислава и первопрестольной церкви. Ему, гетман, ты можешь доверять, как самому себе! — с чувством молвила Дольская.

— Если бы я знал, доверяю ли я сам себе, княгиня? — насмешливо пожал плечами гетман. Но всё же вручил монаху-тринитару заветное послание королю Станиславу, написанное тайной цифирью.