Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

«ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ» — начертано на надгробном камне.

Имя не указано.

Наполеон Бонапарт не только побеждал или проигрывал в сражениях. Он дал Франции законы, большая часть которых и поныне остаётся в силе. Он принял Францию впавшей в полную анархию. Старые законы, запутанные, различавшиеся в разных провинциях страны в зависимости от местных обычаев и традиций, были упразднены Революцией. Новые законы, если о таковых можно вообще говорить, были чересчур революционными и не годились для сколько-нибудь нормального общества. Гражданский кодекс Наполеона объединил принципы Римского права с особенностями Франции и принципами, выдвинутыми Революцией. Кодекс Наполеона можно назвать «систематизацией здравого смысла», соответствовавшей логике и исторической эпохе. Не следует преувеличивать личный вклад Наполеона в законотворческую работу, однако важно то, что он последовательно отстаивал идею восстановления государственного порядка. Отсутствие предубеждений и проверенная на практике логика мышления способствовали выполнению им грандиозной задачи — превращению «старой» Франции в «новую». Вероятно, он был единственным человеком, способным восстановить нормальные условия работы правительства без отказа qt «гражданских завоеваний Революции». Он осмелился вернуться к крайне непопулярной налоговой системе, без которой, однако, оставалось невозможным оздоровить финансы Республики.

Государственный Совет и другие институты государства, Банк Франции с его правами, университеты — все эти учреждения «нейтрализовали» революционную демагогию и продолжают свою деятельность по сей день. С другой стороны, мощная централизация во многом подавила провинциальную жизнь, лишила её местного колорита — как бы переплавила всю страну и отлила её в цельную форму, что обеспечило верховную власть государства над всем народом.

Таким образом, как законодатель и легендарная личность, Наполеон остался в истории великим восстановителем порядка и власти и одним из воплощений общественного прогресса.

МОЕМУ СЫНУ ПОЛУ,

ВО ИСПОЛНЕНИЕ ОБЕЩАНИЯ

Он такой смешной, этот Бонапарт!

Эта книга — не историческое исследование, а роман, хотя я и старался с максимальной достоверностью передать все исторические факты. Однажды, в момент творческого подъёма, мне пришло в голову, что первый Итальянский поход Бонапарта был великолепной прелюдией к его головокружительной карьере (собственно говоря, именно так и считал сам Бонапарт) и что было бы очень заманчиво описать эту кампанию.

Однако этот замысел предполагал не только скрупулёзное восстановление подробностей того периода (а в то время многие поступки великого императора ещё не подвергались тщательному анализу ни его искренними поклонниками, ни ярыми противниками), но и дерзкое исследование глубин его тогда ещё незрелой души, диалог с ней сквозь пелену времён...

Смеркалось. Читать и раньше было нелегко, а теперь — и вовсе невозможно. Почтовая карета, всё кренившаяся то на один, то на другой бок, тряслась по отвратительной дороге на Марсель. Путник посмотрел в окно экипажа, и его взгляд рассеянно скользнул по полям, заросшим сорняками и не видевшим плуга за все эти годы Революции и безвластия. Вдоль дороги тянулись убогие деревни. Среди куч мусора играли чумазые дети. Около колодцев судачили неряшливо одетые женщины. Крестьяне убирали свои перепачканные навозом тележки в заброшенные церкви, на стенах которых были нацарапаны когда-то магические слова «Свобода, Равенство, Братство». Время от времени у какого-нибудь кабачка можно было заметить кучку солдат Национальной гвардии в бесформенных головных уборах с трёхцветными кокардами, в башмаках-сабо, со старыми мушкетами в руках. Несомненно, где-то поблизости появились разбойники, и теперь их подняли по тревоге. Бандиты буквально наводнили эту разорённую часть Франции. Никто не обращал внимания на дилижанс, катившийся по парижской дороге.

Если бы он выкрикнул здесь своё имя, ничего бы не произошло вокруг. Молва о нём распространилась только в столице, а теперь, полгода спустя, стала затухать и там... Да и что за пустяк эта мимолётная столичная слава в сравнении с его грандиозными, ещё недавно совершенно несбыточными планами. И сейчас-то с трудом верилось, что он, полгода тому назад никому не известный генерал от артиллерии, вычеркнутый из официальных служебных списков, настолько потерявший надежду на будущее, что служба у турок казалась ему единственным выходом из создавшегося положения, направлялся теперь принять на себя командование целой армией — и именно той армией, которую он сам выбрал бы среди множества других. Уже сутки, как Париж остался позади. Кони шли на рысях, а ему казалось, что они еле тянутся. Было двадцать второе вантоза Четвёртого года Революции, а по запрещённому календарю «старого режима» — двенадцатое марта 1796 года. Путник сгорал от нетерпения: лишь через две недели он сможет прибыть на свою первую штаб-квартиру и отдать свой первый приказ.