Игорь Лощилов - Предтеча [Повесть]

Палач подошел к Семену и рванул рубаху. Помощник вынул из жаровни и подал ему раскаленный прут. Палач посмотрел на своего повелителя, дождался взмаха его руки и, радостно осклабившись, прислонил малиновый конец прута к животу Семена. Тот вздрогнул, напрягся струной, но не проронил ни звука. В глазах его застыла чудовищная боль, лоб покрылся испариной. В юрте запахло паленым мясом. Мухтасиб поморщился и мотнул головой. Палач оторвал прут и бросил его помощнику.

— Карош бахадур — кирепки, — похвалил его мухтасиб. — Мясо много — долго жарит нада. Говорит будешь? Нет? Тада дыругой сюда давай. — Он показал на Василия.

Подошедший вместе с ним начальник стражи почтительно наклонился, что-то сказал мухтасибу и подал ему отобранный самострел.

— Ай какой штука! — зацокал тот языком. — Далеко сытырляет?

Василий дерзко глянул ему в глаза:

— Так это смотря в кого целить. Тебя бы, к примеру, за версту сшибанул!

Мухтасиб недоверчиво покачал головой. Потом внезапно вскочил со своего места и побежал к выходу, таща за собой Василия. Выскочив из юрты, он нетерпеливо огляделся вокруг и указал на дальний угол площади, расцвеченный висящими для просушки коврами.

— Засытавь баба опят ковер стирать!

— Далече будет, — прикинул Василий, — не достану.

— А ты досытань. Тада пущу тибя.

— А товарищев моих?

— Их пущу тада.

— Ну гляди, господин! — Василий взял протянутую стрелу, долго и неторопливо прилаживал ее на ложе, потом так же долго натягивал тетиву воротком. Послюнявил палец, определяя направление ветра, прищурился, прикидывая расстояние. Широко перекрестился и, старательно прицелившись, выстрелил. Все затаив дыхание следили за полетом стрелы. Вот она ткнулась в сплетенную из конских хвостов веревку, и пестрое разноцветье ковров упало на землю.

— Ай, молодец! — воскликнул мухтасиб и побежал к своему месту.

— Так как же, господин? — спросил его Василий. — Ты слово дал, что отпустишь нас!

— Слово мой: дал, взял, туда-сюда, туда-сюда. — Он покачал пальцем и довольно засмеялся. — Так сыкажи, тибе кито эта штука дал?

— Сам привез.

— А зашем сюда ехал?

— Зачем купец едет? Для торговли…

— Ах, сабакова башка, бирехливый морда! Какой вы купыца? Один про ханский письмо зынает, дыругой про мыт не зынает, третий как воин сытырляет! А гиде купыца?

В юрту, тяжело дыша, вбежал один из слуг и подал мухтасибу две стрелы.

— Видел? — вскричал он, потрясая ими. — Гиляди, похожи лучше, чем дыве сестыра. Эту щас пустил, а эту осень на площадь нашли. Болше нигде такой нет. Сам пиривез, сам сытырлял, сам и Темир ранил. У-у, шайтан, тибя резать нада! — И сделал знак стражникам.

— Ах ты, ублюдок кривоногий! — вскричал Василий, борясь с окружившей его стражей. — Знал бы наперед, так лучше бы стрелу в толстое твое брюхо вогнал! Погодь, придет время, выпустим кишки тебе и твоему грязному хану! Скоро всем вам будет общий карачун!

— Почему зынаешь? Кито тибе так сыказал? — вдруг спросил мухтасиб.

— Сам Иван Васильевич, наш государь московский! — гордо ответил Василий.

— Давно?

— Да как в ваш поганый город поехать.

— Вот, знашит, кито тибя сюда сылал! — довольно засмеялся мухтасиб.

— Нет, не он, дурья твоя голова! — попытался исправить свою оплошность Василий. — Я сам по себе… Только все одно: смоет скоро наша земля вашу нечисть!

Мухтасиб повернулся к палачу:

— Сылышал, какой балтун? Сиделай ему коротко язык!

Палач подошел к Василию, проверил крепость его пут и коротким движением опрокинул на пол. В короткой борьбе опыт быстро взял верх: палач, сидя на груди Василия, крепко зажал его голову между коленями и стал готовиться к укорачиванию языка.

— Погоди! — внезапно крикнул Матвей. — Господин, повремени с карой, я хочу говорить с тобой с глазу на глаз!

— Оставьте нас! — приказал мухтасиб.

Когда юрта очистилась, Матвей продолжил:

— Ты неосторожен в том, что добиваешься нашего признания в присутствии слуг. Среди них наверняка есть ханские доносчики.

— У миня нет секрет от мой хан!

— Да, но если он узнает, что ты водил дружбу с московскими лазутчиками и помог им в передаче письма, которое теперь оказалось…

Матвей шел по лезвию ножа: нельзя было сказать более того, что знает или наверняка узнает мухтасиб, а о том, многое ли он знает, приходилось только догадываться. Мысль работала четко: его взяли, скорее всего, из-за письма — других дел он с мухтасибом не водил. Сразу же спросил о купце Вепре, у которого отняли тогда письмо царевича Латифа. Мухтасиб с угрозой сказал, что речь о письме будет позже… Что же заставило их вдруг заговорить о письме? Только одно: приезд гонца из Москвы — он, наверно, привез какие-то вести о Латифе…