Игорь Лощилов - Предтеча [Повесть]

В убогой базарной лачужке, приютившей на зиму посланцев великого московского князя, шло невеселое застолье. Собрались, чтобы отметить именины Василия, осушили заздравные чаши и неожиданно загрустили — всякий, кто подолгу жил на чужбине, знает, какою острой бывает весною тоска по родной земле!

— Загостились мы, никак, у басурманцев, — сумрачно вздохнул Василий, — уже за полгода перевалило, как одне поганые рожи видим. А наши, верно, сейчас на охоту собрались — государь об эту пору завсегда на весенний лет выезжает. Едут ребята по лесам, деревья все такие взъерошенные, вот-вот листом брызнут. От лесного духа голова дурманится, птахи на разны голоса высвистывают — благода-а-ать!

— Твоя правда, — поддержал его Матвей, — сейчас лес кругом птичьими голосами загомонился. Что ни посвист, то разный, однако ж все по-нашенски, по-русски. Не то что тут, все одно и то ж — гурды-бурды, шурлы-курлы!

— Да не-е, — протянул Семен, — и тута наши птицки слуцаются. Вцерась слушал, как жаворонки юлили, так думал, цто в своем краецке сидю. Поля первыми бороздами цернеют, бабы белыми платоцками белеют, а в кузне звон-перезвон: сохи уставляем, бороны ладим — в тако время кузнец первый целовек в округе!

— Хлеб да соль честному застолью! — раздался с порога голос Демьяна. — Нынче Василий Парийский [56] Василий Парийский — 12 апреля. землю парит, а нам зелье дарит — с именинником вас! — Он снял с плеча самострел, тот самый, что выручил их осенью на военном празднике, и протянул его Василию. — Бери, Вася! Рази врагов и будь здоров!

Василий был несказанно рад подарку. Он обнял старика и напенил чаши.

— Поостерегся бы ты, Демьян Кондратьич, к нам запросто заходить, — недовольно сказал Матвей, когда гость осушил заздравную.

— И так стерегусь, — виновато проговорил тот. — Ведь впервой с масленой заглянул, да и то не без дела. Прибыл к хану гонец из Москвы. Что привез, про то не ведаю, но слышно, наши на вербное воскресенье татарское посольство в Москве побили. Ахмат велел курултай собирать. Что-то будет!

— Ох, чую, будет! У меня с вечера сумеречно на душе, ровно беду какую жду, — пожаловался Василий.

— И-и, милый, твой сумрак — это гроза весенняя, а мой — осень хмурая! — горько сказал Демьян. — Живу, как лешак, в одиночестве, не с кем сердцем стронуться. К вам пришел и то не ко времени…

— Не серчай, Кондратьич, — попытался успокоить его Матвей. — О тебе бережемся, ты ведь нам, как отец родной.

— Давай еще в чарку плесну, — заботливо предложил Василий.

— Будет, — отодвинул свою Демьян. — Нынче это зелье — не к веселью: тоску сугубит. Двадцать годков здеся живу, а все одно и то же: по весне от тоски хоть волком вой. Выйдешь, бывалыча, в степь, оборотишься в родную сторону и учнешь изгонной молитвой молиться: «Господи, сохрани землю русскую! Боже сохрани! Боже сохрани! Нет на свете земли, подобной ей! Иные в ней князи да бояре несправедливы и недобры. Иные волостители да судьи немилосердны и нечестны. Но да устроится русская земля!» И так горько опосля того заплачется: того и гляди прямо в родиму сторонку побежишь. Стопчешь обутку, сбросишь отопочки — и дале босиком, лишь бы к землице родной припасти. Дашь волю своему горю и снова возвертаешься, чтоб себя затаить. Совсем как в нашенской песне…

Демьян отер глаза и запел неожиданно крепким и чистым голосом:

Слабенькая дверь лачуги внезапно затрещала под крепкими ударами. Гости еще не успели разобраться, как от тяжелого надсада запоры слетели и дверь с шумом отворилась. На пороге стояла ханская стража. Ее начальник молча указал на москвичей, и стражники послушно бросились к ним.

Демьян выступил вперед. Начальник почтительно поклонился ханскому уста-баши и что-то сказал ему на ухо. Демьян в нерешительности повернулся к своим товарищам:

— У него есть приказ доставить вас к мухтасибу, и, видать, не для награды.

— Так нас еще взять нужно, — протянул Василий.

Он поднял руку, почесал голову и внезапным резким движением схватил висящую на стене саблю. Попытавшийся было остановить его стражник тут же свалился от удара Семенова кулака.