Игорь Лощилов - Предтеча [Повесть]

— Вкушение, — протянул он вслух и усмехнулся, представив себе огромные, наполненные доверху мисы на обеденном столе.

Иные из них рдели жаром, как вот эти поленья, другие тускло отсвечивали маслянистой дробью, подобно сгоревшим и рассыпавшимся угольям. Такого количества икры не приходилось ему видеть даже на королевском столе, где ее действительно вкушали, размазанную тонким слоем на хлебе. Здесь же ее жрали, как кашу, емкими ложками и не стеснялись поворачивать во рту языками. Он еще тогда подумал, глядя в лоснящиеся лица и выпачканные бороды: «Сему хамью одна игра: что пшено и что икра. Asino lyra superflue canit! [42] Asino lyra superflue canit! ( лат .) — Для осла звуки лиры излишни! Точно так же и кувалда их не выбирает, что дробить — булдыгу или тонкий фарфор…»

В камине громко треснуло полено. Оно взметнуло сноп быстролетных искр. Небольшой уголек угодил на руку Лукомского. Он стряхнул его и одернул себя: «Нельзя так строго судить. Сам-то нынче не на хлеб мазал, тоже ложкой ворочал. К тому же слишком принижать врага — значит ущерблять себя: волку непристало возиться с мышью». Он уже один раз ошибся в оценке московитов, посчитав их сбродом дикарей, где любое дело решается скоро и честно, на основе примитивных представлений о добре и зле. Оказывается, дипломатия Ивана уже оснастилась хитрыми извилинами и закоулками, где можно было заблудить любое дело. Ей, правда, еще не под силу противостоять искусству западных дипломатов…

Тут Лукомский радостно улыбнулся, вспомнив свое недавнее торжество. По приказу Ахмата в литовские земли на поиски царевича Латифа был послан молодой и нахальный бег Чол-хан. Латифа там не оказалось, по его следы привели Чол-хана в Москву.

Лукомский получил указание всемерно способствовать поискам. У Чол-хана был фирман Ахмата, объявлявший Латифа навечным врагом Орды и требующий от всех подвластных государей его немедленной выдачи. Нетерпеливый татарин хотел сразу же идти к великому князю. Лукомский сдерживал его и снисходительно поучал:

— В дипломатии, как и на базаре, нельзя вываливать на прилавок все, что имеешь, и сразу запрашивать свою цену. Спроси у одного, за сколько бы он купил товар, у другого — за сколько бы продал. Сложи и раздели на два — узнаешь верную цену. Не дели — определишь начальную…

— Чол-хан не торговец, — презрительно морщился бег, — и эти хитрости знать не хочет!

Но Лукомский продолжил свою мысль:

— Пойди к Ивану и потребуй от него выдачи всех служилых татарских князей. Скажи, что твой царь обеспокоен укрывательством его недругов на московской земле.

— Ха, Иван не выдаст!

— А ты поспорь. Потом уступи, потребуй не всех, а, к примеру, Даньяра и Касима.

— Их-то он и не выдаст.

— Ты еще поспорь. Снова уступи и перейди к Латифу.

— А если Иван отопрется?

— Снова поспорь, укажи на следы царевича в московскую землю. Будет упорствовать, сошлись на фирман. Потребуй, наконец, шерть [43] Шерть — клятва. , пусть даст крестоцеловальную грамоту, что Латифа не укрывает, а по появлении обязуется выдать его тебе.

— Ха, мне не шерть, а Латиф нужен!

— Не торопись, Чол-хан, — успокоил его Лукомский. — Дав такую шерть, Иван вынужден будет или надолго упрятать царевича (а если козырь не в игре, то зачем его держать?), или тихонько убрать. В обоих случаях ты сможешь сообщить своему царю о тайной смерти царевича в Московии, не опасаясь его скорого воскрешения.

В конце концов Чол-хан так и сделал, и дело пошло так, как предполагал Лукомский. Самым слабым местом в его задумке было получение крестоцеловальной грамоты: московский государь мог воспротивиться такому унижению. Но в ходе переговоров своими отказами и запирательствами московиты довели татар до такого раздражения, что, опасаясь дальнейшей свары, вынуждены были согласиться на шерть. Правда, поставили условие: чтобы порухи имени государя нашего не было. Тут-то и пошли проволочки. Московиты написали грамоту, где вместо обычного «улусник», как именовался московский князь в сношениях с Ахматом, было проставлено: «Божей милостью государь всея Руси». Начались долгие прения о титлах, потом о содержании грамоты, а когда наконец о тексте договорились, настал великий пост, и Иван объявил, что никаких крестоцеловальных грамот в это время давать неможно. Затеялись новые споры, в них втянулись новые люди, пошли к митрополиту — возок надолго сошел со столбовой дороги, заплутал по проселкам и наконец напрочно засел в грязи.