Игорь Лощилов - Предтеча [Повесть]

Но отец Паисий уже ничего не видел. Он лежал, вытянувшись на своем ложе, устремив вверх широко раскрытые незрячие глаза…

И пошел гулять слух по Москве, с каждым часом ширясь и обрастая новыми подробностями, словно снежный ком по первому липкому снегу покатился. В торговых рядах и на пятачках, где малый торг вертится, в церквах, корчмах я иных местах, где народу бывать случается, судили и рядили о нападении на великокняжескую дружину. Шамкали беззубые старухи, утирая слезливые глаза, стрекотали молодухи, перекатывая под глазами свои румяные яблоки, степенно подсчитывали урон мохнатые купцы, зубоскалили бражники.

В государевой корчме, построенной возле каменных палат купца Таракана, шум-брань и народу невпроворот. Счастливчики за столами устроились, прочие на ногах толкутся. На столах кружки, черепки, луковичная и чесночная шелуха, жирные доски к локтям липнут. Едят мало: щи да студень — излишняя трата, их и дома поесть можно; тут главное — выпить, а закусить и рукавом негрешно или общую луковицу понюхать, что над столом подвешена. Выпив, слушай, что говорят, или сам, чего знаешь, выкладывай.

Черный, словно грач, купчишка весь день в корчме — палит зельем, набит новостями.

— Ехал нынче утром великий обоз с добром новгородским, Налетели тут разбойники и все пограбили.

— Что пограбили-то?

«Грач» словно ждал этого вопроса и с радостью перечисляет:

— Сребро и злато, лалы и другие каменья, жемчуг я саженье всякое, соболя и шелковая рухлядь, вина медовые и фряжские, брашна скусвая, ягоды дурманные, птицы царские, кони быстрые — многось чего!

В темном и душном смраде эти слова переливаются, сверкают, дразнят, вызывают зависть.

— Погуляют теперь молодчики!

— Да не шибко-то! — умеряет восторги «грач». — Главного разбойничка споймали и в пыточный дом повезли, а тама не разгуляешься. Через него и до дружков-приятелей доберутся.

— А может, и не скажет ничаво.

— Еще как скажет! У Хованского, слышь, новый пыточник объявился из басурман. Наши-то кнутом бьют, на дыбу тянут, огнем жгут, словом, всяко изощряются. А тот, слышь, просто работает: вспорет брюхо и начинает кишки на руку наматывать. Поначалу терпишь, а потом видишь, что мало их в тебе остается, и все выкладываешь — жить-то охота.

— И живут?

— Если по делу что сказал, он все твое добро обратно запихивает, чего ж не жить?

— А вдруг не так запихнет?

— Бывает. Один, слышь, до сей поры через пупок дух пущает, однако живет.

Корчма взрывается гоготом.

— Врешь ты все! — доносятся с другого угла. — Не было никакого обоза, доподлинно знаю. Одни Князевы дружинники, с десяток, не боле.

— А кто ж их порешил?

— Вроде новгородские в отместку.

— Вовсе н-не от Н-н-нова г-города, — нетерпеливо стучит ближняя кружка, — а от К-к-к…

Помогают:

— Казани?

— Крыма?

Бедолага машет головой:

— К-к-казимира. Сто лыцарей — и все в ж-железах.

— Зачем же крулю польскому на княжеских людей идтить?

— П-п-п… — снова стучит кружка.

И снова помогают:

— Попугать, что ли?

— Полон взять?

Наконец справился:

— П-плесните медку, с-скажу.

— Тьфу ты! — плюются мужики и даже обижаются.

— Не, братва, этот разбой без татарвы не обошелся, — вплетается в гам новый голос. — У меня шуряк в Лопасне ям держит, так сказывает, что их недавно в наши места тучей налетело. Татарве же разбой учинить и кровь крестьянскую пролить — что нам водицы испить.

— Это верно, — вздыхают мужики, — недавно опять Коломну пограбили и великий полон взяли. Никак не найдут наши князья управы на басурман.

— Да им-то что? Денежки собрали и откупились, а вся истома нам достается…

На другом конце строения за глухой перегородкой гуляла чистая питейная половина. Близился Михайлов [7] Михайлов день — 6 сентября (все даты по старому стилю). день, когда по заведенному обычаю начинали отходить из Москвы торговые караваны на осеннюю ярмарку в Орду. Накануне собирались здесь купецкие артели для того, чтобы взять непременный посошок в дальнюю дорогу, а заодно и новых товарищей испытать: как пьют да как расплачиваются. Шли в Орду обычно по воде. Москва-река изукрашивалась на несколько дней разноцветьем парусов и неторопливо уносила суда, набитые хлебом, льном, кожей, меховой рухлядью и кузнечными поделками. У Коломны она передавала их своей старшей, коварной сестрице Оке. Та кружила купцов по извивам, ротозеев сажала на мели и топила в стремнинах, а умелых быстро доносила до матушки-Волги. Отсюда, если ее перехватят по пути разбойные ватаги волжских ушкуйников, можно было уж прямиком добраться до Орды. Удачливые поспевали как раз к покрову [8] Покров — 1 октября. , когда открывалась ярмарка. Так и говорили: коли ласков покров, даст прибыток под кров.