Алан Савадж - Последний знаменный

— Что же нам делать? — спросила мать Станислава.

— Очевидно, следует молиться, — сказала сестра Адель.

Все повернулись к отцу Морису, который как раз присоединился к ним и тоже в отчаянии смотрел на собор.

— Я должен сходить к консулу, — вымолвил отец Морис. — Ему придется вызвать войска.

Он направился вниз, но Лин Сучан, стоявший у дверей, посоветовал ему не выходить на улицу.

— Мсье, там собралось слишком много народу, — объяснил он. — Боюсь, вам не удастся пройти. — Лин не на шутку встревожился, так как ничего не знал о судьбе Суна.

Отец Морис в нерешительности кусал губу, Затем, услышав стук в дверь, двинулся к выходу.

— Это, должно быть, мсье Фонтанье, — с надеждой в голосе предположил он.

— Это китайцы, — поправил Лин, прислушиваясь к проклятиям, доносившимся через деревянную дверь. — Они требуют впустить их.

— Но еще нет трех часов, — запротестовал отец Морис.

— Сомневаюсь, что это пришел судья, мсье.

Отец Морис обернулся и посмотрел на лестницу, где стояли мать Станислава и отец Поль. У подножия лестницы сгрудились новообращенные китайцы, а выше, у входа на половину монахинь, ожидали сестры монастыря.

— Что будем делать? — спросил отец Морис.

— Не пускайте их! — воскликнул отец Поль.

— Правильно! — крикнула сверху Эме. — Прикажите им убираться вон.

— Успокойся, Эме, — вымолвила мать Станислава. — Что они кричат, Лин?

— Угрожают, что, если вы не откроете, они снесут с петель двери.

— Неужели им это удастся? — встревожился отец Морис.

— Думаю, удастся, мсье. Собралась огромная толпа.

— В таком случае мы должны открыть двери, — решила мать Станислава. — Они хотят обыскать монастырь — ладно. Сестры, займитесь своим делом. Ступайте к больным и помните: что бы ни случилось, храните спокойствие и не выказывайте страха.

Франсуаза посмотрела на Эме, которая от досады кусала губы, но была вынуждена подчиниться матери Станиславе. Монахини поднялись наверх и разошлись по своим местам. Франсуаза и Эме пошли в палату к больным, где один ребенок был без сознания, а другой, напугавшись, попытался встать с кровати, но оказался слишком слаб — он упал на четвереньки и не мог двигаться.

— Какая ты непослушная, — строго сказала Франсуаза, поднимая девочку с пола.

Эме встряхнула простыни, поправила одеяло, и ребенка уложили на кровать.

— Не дай Бог сюда придут посторонние и увидят детей в их нынешнем состоянии, — проворчала Эме.

— Если это поможет унять глупые сплетни, пусть приходят.

— Нам бы лучше вернуться в кельи, а то китайцы, пожалуй, там все разворуют.

Франсуаза строго посмотрела на нее. Монахиня не должна обладать ценными вещами. Но для Эме, с разрешения матери Станиславы, было сделано исключение: она происходила из знатной семьи и имела дядю-графа. Все в монастыре знали, что у нее сохранились мелкие личные драгоценности, привезенные ею из Франции.

— Если этим делом займется судья, — сказала Франсуаза насколько могла убедительно, — он не допустит воровства.

Внезапно шум на улице стал громче — это Лин открыл двери. Монастырь огласился криками, улюлюканьем и топотом сотен ног. И вдруг сквозь этот шум послышался резкий, пронзительный крик.

— Это мать игуменья, — сдавленно вымолвила Эме.

Топот и гвалт приближались к палате.

— Нам надо прятаться, — с дрожью в голосе предложила Эме.

— Мы не можем уйти отсюда, — откликнулась Франсуаза.

Да и некуда им уже было уходить.

Эме опустилась на колени и принялась горячо молиться. Франсуаза застыла, левой рукой сжимая распятие и со страхом глядя на открытую дверь. Дикий вой обезумевших погромщиков раздавался уже совсем близко. Она слышала голос Эме, высокий до пронзительности, молящий о пощаде. Стоило ли ей молиться?

Несколько человек пробежали по коридору за дверью, затем они возвратились, заглянули в палату и, увидев монахинь, вошли. Франсуаза почувствовала, что ей стало трудно дышать. Казалось, грудь вот-вот разорвется.

— Пожалуйста... — начала Эме.

Незваные гости взвыли. Похоже, их разочаровали первые жертвы монастыря и вот теперь наконец им перепали «лакомые кусочки». Франсуаза и Эме были самыми симпатичными монахинями в монастыре. С сестер начали срывать одежду. Франсуаза ощущала огромное желание ударить нападавших распятием, но она заставила себя стоять спокойно.

— Дети! — кричала Эме. — Остановитесь, здесь же дети!

Но нападавших не интересовали дети. Сорвав с монахинь одежду, они некоторое время с удивлением глазели на их обритые головы, затем повалили на пол и принялись насиловать. Франсуаза не сопротивлялась. Эме же боролась с отчаянием человека, которому не верилось, что подобное может с ним случиться. Ее стройные белые ноги метались в воздухе, но в конце концов были схвачены и прижаты к полу. Франсуаза не пыталась отбиваться ногами, она покорилась судьбе. Ее переполняло отвращение, боль и ощущение близкой смерти.