Николай Задорнов - Война за океан. Том первый

– Я, Андрей Кузьмич! Ну вот видишь, дело на поправку пошло.

Матрос утих.

– Рядовой Веткин! – вдруг заговорил он. – Сорок седьмого флотского… Рядовой Веткин! Вашескородие, помилуйте, пощадите!

«Что ему представлялось? Смотр? Наказание? За двадцать лет службы привык к окрикам начальства и при первом требовании отвечал “есть!”. Называет все время фамилию. Говорят, лет пятнадцать тому назад его сильно пороли. Не порка ли снится ему перед смертью? Даже в бреду все служба. Смотры… Рапортует… Безропотный, святой человек наш солдат. Товарищи мои родные и дорогие. Тысячу раз я скажу всем, что русский солдат – святой! – размышлял Бошняк. – Но, Боже, какой ужас, какой ужас! Мне все время приходится видеть смерть, принимать последние распоряжения. За что все это?»

– Зябну… согреться бы… – жаловался другой матрос.

Бошняк взял топор, Подобин – лом, оба вышли из барака. Бошняку предстояло рубить дрова для камина. Все – и лейтенант Гаврилов, и боцман, и матросы – лежат и ждут смерти, и она не спеша берет их по очереди. Совершенно здоровых, кроме Бошняка и Подобина, не осталось. Были еще двое крепких казаков, уроженцы Охотска: Беломестнов и Парфентьев. Те отправились на охоту в тайгу, чтобы добыть мяса. Но уж очень глубоки здесь снега.

Командир «Иртыша» Петр Федорович Гаврилов больной ходил стрелять ворон. Это было единственное «освежение» стола, как он выражался. Но Петру Федоровичу теперь плохо, он почти не встает, да и ворон нету, напуганные улетели. Финны с «Николая» ходили, но возвратились с пустыми руками.

Ни о каких исследованиях и поездках по краю, о которых мечтал Бошняк, и речи нет. У всех одна забота – остаться в живых. С тех пор как все слегли, Николай Константинович топил печи и один раз в неделю – бани, ездил на ключ за водой, варил обед. Подобин долбил мерзлую землю, копал могилы для умиравших товарищей.

– Зачем же сегодня могилу рыть? – спросил Бошняк.

– Я про запас… для себя, – полушутя ответил Подобин, взял лом на плечо и пошагал не торопясь, но, остановившись, сказал серьезно: – Пока погода позволяет.

С судна «Николай» пришли двое матросов ухаживать за больными, в числе которых были их товарищи, отправленные Клинковстремом на берег. Бошняк велел им идти рубить дрова.

Очертания сопок появились на востоке. Небо бледнело. На нем еще видны угасающие звезды. Сегодня редкий тихий день. Снега глубокие. Море замерзло мили на две от берега, но дальше все синее. Погода странная, температура то 30° по Реомюру, то поднимается чуть ли не до нуля.

Бухта скована крепким толстым льдом. Старики орочоны из стойбища говорят, что не помнят такой свирепой зимы. Их шаман сказал Бошняку, что духи тайги и моря не хотят, чтобы здесь жили русские.

Под берегом во льду темнеют два судна. Одно из них побольше – «Император Николай», компанейский корабль из Ситхи. Видно, как на нем дымит труба. Там в жилой палубе топят камин. Команда зимует на судне. Другое – казенный транспорт «Иртыш», из Камчатской флотилии. Вся команда его на берегу, в бараке, еле живая.

…Вот уж со всех сторон видны сопки, обступившие безмолвную, скованную льдом и заметенную снегом бухту, одну из пяти, составляющих великий залив Хади, названный теперь именем Николая. На гранитных обрывах стоят безмолвные леса. Левее поста, на мысу, четыре креста. Среди них черная фигура Подобина, то поднимающего, то опускающего лом.

Отсюда сотни верст до Петровского и Николаевского, которые в воображении Бошняка теперь представляются чуть ли не столичными городами.

Орлов поехал туда в октябре с известием о положении, в котором очутился вновь поставленный пост. И до сих пор неизвестно, добрался ли он. Знает ли все Невельской? Хочется, как Остапу, крикнуть: «Батько! Где ты? Слышишь ли ты?» Тяжек путь сюда по бесконечным сопкам. Когда пришлют подмогу? Да жив ли Орлов?.. Если он добрался в Петровское, то, верно, не раньше середины января. Сейчас февраль на исходе, а ответа нет. Помощи просить, кроме как у Невельского, не у кого. С туземцев в маленьком стойбище взять нечего. Они сами голодны. Бошняк никогда ничего у них сам не просит и запрещает своим людям попрошайничать.

Бошняк наколол дров, затопил плиту, сварил похлебку и роздал больным лекарства. Стало совсем светло.

– Зябнем… Водки бы хоть чуточку, сразу бы пошли на поправку, – говорил матрос Сенцов.

Раскрасневшийся Подобин пришел с мыса, сел за похлебку.

Первым в экспедиции умер Чудинов, молодой штурманский поручик с «Иртыша». За ним один за другим скончались три матроса.