Николай Задорнов - Война за океан. Том первый

Утром снова собраны были на совет офицеры, когда к дому подкатили нарты.

– Разградский! – воскликнул Невельской.

Данила Григорьевич ехал с устья Хунгари через Николаевский пост. Не снимая дорожной одежды и лишь скинув доху, с шапкой в руках он докладывал:

– Хунгари – прекрасная река; по ней в самом деле путь вверх до хребта. Там перевал и путь по речке почти до Императорской гавани.

Данила Григорьевич нанял на устье гольдов, которые взялись доставить нарты с продовольствием в Императорскую и сейчас, наверное, уже там.

– Что с оленями? – спросил Невельской.

– Нашли на Кизи тунгуса с четырьмя оленями, который согласен идти в Императорскую, но отправить его туда из Мариинского поста нельзя, в горах рыхлый и глубокий снег, и тунгус говорит, что надо ждать марта месяца.

– А где Афоня?

– И он застрял.

Надо было срочно гнать оленей и спасать людей. Кто мог это сделать?

– Придется, Дмитрий Иванович, браться за дело вам, – сказал капитан, обращаясь к Орлову.

«Да, без меня, видно, и так не обойдется дело», – подумал Орлов, отлично представляя, какой крест придется ему нести.

«Иртыш» теперь выбывает из строя, – думал ночью Невельской. – Бошняк если и сможет весной пойти на юг занимать Самаргу, то только на «Николае». В июне я приду к нему на моем «Байкале». Его пришлет Завойко. Когда же явится вражеский флот, юг будет занят. Но если Бошняк заболеет? Кто его заменит? Надо мне самому ехать встречать Муравьева и объяснить все. На юг? Там – ключ ко всему краю!»

В голове теснились планы и долго не давали сна и покоя.

Чуть слышно завыли собаки в соседнем стойбище, что означало приближение рассвета, и Бошняк, словно по сигналу, проснулся и быстро поднялся с постели. Николай Константинович спал, как всегда, крепко. Видел он неприятный сон, опять снился недавно умерший помощник командира «Иртыша» Чудинов…

Бошняк вышел из офицерского домика. Было темно. Над сопками небо еще не побледнело. Далеко в стойбище у орочон собаки выли все громче. Николай Константинович пошел в барак. Там дотлевают головни в чувале. Матросы спят вповалку. Николай Константинович подкинул дров и растолкал Ивана Подобина, своего лучшего и верного помощника, одного из немногих, кто не болел.

– Все благополучно, ваше благородие! – ответил тот, вскакивая и протирая глаза.

Всюду, где бы ни служил Иван Подобин, бывал он на хорошем счету. Но нынче за провинность Невельской убрал его с Петровского поста. Давно уже Подобин не ладил с Мокеем Калашниковым. Тот ревновал его к своей жене Алене.

В июле на побережье появились трое американцев, выброшенных, как потом оказалось, на пустынный берег свирепым шкипером. Сведения об американцах доставили гиляки, ужаснувшиеся их появлению. По прежним временам известно было, что бродяги с судов не брезгуют разбоем. Надо было задержать матросов и доставить на пост.

Невельского в Петровском не было. Воронин, исполнявший обязанности начальника поста, отрядил за американцами Мокея Калашникова, как человека сильного и смелого, и с ним на шлюпке двух казаков и гиляка.

На другой день понадобилось срочно выехать самому Воронину в Николаевский пост. В тот день с промеров лиманского фарватера пришел баркас с матросами, которыми командовал Иван Подобин. Он, как и Калашников, был теперь старшим унтер-офицером. Воронин оставил его начальником поста, а сам уехал.

Поручик вернулся через два дня. Оказалось, что Подобин, получив ключи от кладовой, доставал оттуда вино и устраивал гулянки в казарме, на одной из них при всех сидел с Аленой и жаловался людям на свою несчастную судьбу…

Мокей вернулся с американцами. Узнав, что жена его гуляла с Подобиным, стал бить ее. Подобин заступился. Ивана и Мокея еле разняли. Воронин приказал арестовать Подобина.

Невельской, прибыв с Сахалина, сдал американцев на первый зашедший китобой, а своего любимца Ивана Подобина приказал выпороть и разжаловать и отправил сначала в Николаевск, потом сюда.

…Бошняк пробрался в угол, где лежал умирающий Веткин, и наклонился к нему. Матрос еще хрипел. Вечером Бошняк исповедовал его и принял все распоряжения.

– Ваше благородие! Ваше благородие! – испуганно шептал Веткин. – Христом-богом…