Николай Задорнов - Война за океан. Том второй

– Хозяйка у нас тут будет очень хорошая, – сказал подшкипер Воронкин своему капитану, кивая на русую рослую Алену.

– Мы ее по прошлому году знаем, – подтвердили матросы.

Для запасов шхуны открыли склад. Порох предстояло сгрузить и скатить бочонки в пороховой погреб. Обсуждали, как довольствовать команду. Невельской перед отъездом отдал распоряжение в Николаевске, чтобы в Петровское отправили полтуши свежего мяса. На другой день после обеда Невельской и Римский выехали на собаках в Николаевск.

Вот и настало долгожданное время, когда Воин мог посидеть вечер у Невельских, в их новом доме, за чашкой чая и дружеской беседой. Сколько раз ни приходил он со шхуной на косу, и всегда что-нибудь было не так: то нет Невельского, ушел на Сахалин, то разные другие приятные и неприятные события, и всегда суета, спешка.

А теперь одни Невельские, и он у них, и можно откровенно и не торопясь говорить о чем хочешь. Сиди, кажется, хоть всю зиму. Душа впервые за несколько лет отдыхает, как в родной семье, как у старого домашнего очага.

Дом новый, недавно строен, дерево еще не совсем сухое, стены не белены. Невельской уверяет: и белить не надо, в этом есть особая прелесть, – в таких огромных и толстых бревнах.

Белоснежная скатерть, свеча, самовар, белый хлеб… Екатерина Ивановна с интересом слушает. Муж и гость и спорят и соглашаются, то обращаются друг к другу, то к ней.

Говорил больше Геннадий. Он отводил душу.

– Меня упрекали, что я против битв, то есть против войны, и будто бы против торжества нашего оружия! А мы здесь вели войну давно, все эти пять лет. У этой войны была и есть цель – занять край для мирного труда и процветания, для развития всей России. Цель, а не выгода чиновничья! А мы не действуем по понятиям героев Кавказа, где война сулит всем награды и выгоды, когда есть убитые наповал. Так действует Муравьев. И я не могу согласиться. Тысячу раз я им говорил об этом, а они прикидываются дурачками, будто не понимают, и меня хотят изобразить миротворцем, когда надо спасать будущее.

Почему я был против Петропавловска? Да потому что там губернаторство берет средства, а порт далек, не подкреплен внутренним путем, оторван, что ныне и доказано. Жалованье одного камчатского губернатора больше, чем все расходы на нашу Амурскую экспедицию за все эти три года, включая и средства на исследование лимана, так как таковых не было! А число убитых и раненных в бою за Петропавловск в десять раз больше, чем численность всех экипажей Амурской экспедиции в первые два года. Вот почему душа моя никогда не лежала к губернаторству на Камчатке, так как я всегда считал дело это дутым, чиновничьим. Завойко одержал блестящую победу. Честь ему! Но дела не меняет. Восторгаюсь как офицер, хотя жаль, и могла бы быть победа здесь и без таких потерь. Но жизнь решила так! Вот и судите и разбирайтесь, Воин Андреевич! Но как моей душе не болеть! Дело сложное! Меня судить можно: мол, причина в личностях между мной и камчатским губернатором. Но теперь, вероятно, и решит Николай Николаевич все сам!

– Дело сложное, Геннадий Иванович, – согласился Римский. – Вы желали одного, Завойко и Муравьев – другого, но никто сразу ведь не уступает. Вы правы – жизнь решает по-своему. И вот вы теперь согласились, что Завойко помог и вам, а он и Муравьев только теперь, после дорогостоящей победы, согласятся, что правы вы, но именно после победы, то есть с честью отступают. Конечно, у нас в офицерстве такие тонкости никому не нужны. Рассудят – кто победил, тот и прав был, ур-ра ему! И все! Гром победы раздавайся! Жизнь сплела все хитрей, чем все предполагали.

– Так! Да риск-то был велик, да и кровь пролита, да зачем нас морили? Я ведь понимаю, что и Василию Степановичу пришлось не легче, он муку испытал.

– Англичане, верно, раздражены! Теперь они не просто к устью подойдут, а в ярости полезут на рожон, желая возмездия. Тут их и бить!

– Теперь главное, как убрать все с Камчатки. Я бы многое мог сказать, да язык не поворачивается, когда надо «шапки долой» перед могилами героев… Главное, Воин Андреевич, все же – занять южные гавани! Когда будут заняты южные гавани, оживет край и с ним населится Камчатка, но не по-чиновничьи! Тогда Камчатка перестанет быть заморской колонией. Будет флот и удобные гавани, и Камчатка оживет, а в будущем надо строить туда дорогу! Я становлюсь сумасшедшим. Но теперь у меня есть надежда…

– На кого же? – спросил Воин. – Не на моего ли адмирала?

– Нет, не на него! На англичан! На них вся моя надежда. Только на них! У нас в палатах, – показал Невельской большим пальцем за спину, на запад, – думают, что это мой каприз, блажь на меня нашла! И отмахнуться желали бы! Да я ведь вижу как местный человек, проживший тут пять лет! Не потому, что я умней других или, как предполагают, хочу всю славу взять себе и ни с кем не делить. Много ли тут ума надо! И славу пусть возьмет тот, кто встанет на юге, только занял бы там все вовремя! Я человек местный, но значение дела не местное, так как дело не раздутое! А истинный местный человек, если он ума не пропил и не проиграл в карты и не исписался на доносы, всегда знает суть местного дела лучше петербуржца. Разве чукчи умней были Врангеля, а ведь они знали прежде него о существовании острова, открытого Врангелем!