– Налево посел! Куда тебе таскает? Прямо нельзя, – закричал на Путятина Еткун, – давай налево.
– Слюпка туда гоняй вода мерять. Тут на банка попадес и не слезес. Фрегат не лодка!
Послали шлюпку; оказалось, цепь глубин не прерывается в направлении, указанном Еткуном.
– Невельского наса встретил на море. Он спросил: а как «Паллада»? Наса сказали: его идет! С Лангра видно далеко на тумане фрегат. Ево радовал! Говорил: худо, схуна нет, велел наса на Лангре здать, когда ево пойдет сюда обратно маленьким пароходом. А наса не здал, посел сам! Це ево, долго мозет ходит? А надо судно скорей таскать.
При всей своей бесцеремонности гиляки Еткун и Араска сразу зарекомендовали себя нужными и даже незаменимыми людьми.
– А Невельской придет на Лангр и спохватится, куда вы исчезли?
– Ни церта! – с невозмутимым видом отвечал Еткун.
– Тебе адмирал? Хоросо! – похвалил Путятина Араска.
Еткун похлопал адмирала по плечу. Глубоко возмущенный вахтенный офицер схватил гиляка за руку и хотел ударить в грудь, но адмирал удержал его.
– Дети! – сказал он с ласковой снисходительностью.
Путятин спросил гиляков, не хотят ли они креститься.
– Давай! – охотно ответил Араска. – Рубаха есть?
– Мозно! – ответил и Еткун. Он уж один раз крестился, но не хотел отстать от товарища, если дадут рубаху.
Гиляки объяснили, что знают все мели и каналы в лимане, приходится бить тут зверей, поэтому известно, когда вода большая, а когда маленькая, куда загонять белух перед отливом, где ловить рыбу, у каждой рыбы своя дорога.
– Это какие-то академики! – сказал адмирал смеясь.
– Наса коронный лоцман! – заявил Араска.
– Откуда ты знаешь, что бывает коронный лоцман?
– Моя схуна «Восток» сюда прослый год таскали, и Корсаков как раз сказал: моя коронный лоцман!
Все расхохотались.
Шлюпка пришла с промера. Вернулся Воронин. Он шел вдоль берега Сахалина, проверяя карту своей прежней описи.
– Вот наса приятель! – сказал Араска, и гиляки стали обнимать и целовать Воронина в щеки.
С юга шла шлюпка. Это – с «Дианы», одна из тех, что ходит к мысу Лазарева и на фрегат.
По трапу взбежал лейтенант Можайский – рослый, быстрый и проворный офицер, с короткими темными усами, с сосредоточенным и серьезным и в то же время шутливым выражением лица, как будто он что-то собирается рассказать необычайно занятное.
Можайский болезненно горячо любит своего брата Николая, который пошел в эти же моря на «Авроре». Александр за ним отправился на «Диане».
Что сейчас с Колей? Вопрос этот очень тревожит Можайского. «Аврора», видимо, на Камчатке, но положительных сведений об этом нет никаких. Горько на душе. Можайский пошел в плавание из-за него и еще из желания видеть новые страны.
О Можайском известно, что никто не хочет жить с ним в каюте. Он всегда перепачканный, пахнет от него какой-то «химией». Он возится со всевозможными составами и банками. Однажды в плавании у него что-то вспыхнуло, он выскочил опаленный и закричал: «Воды! Сашка, воды, горю! Или песка…» Офицеры перепугались, по фрегату чуть ли не объявили пожарную тревогу. Можайского окатили водой.
– Не горишь, Александр? – спросил его сейчас с улыбкой вахтенный офицер из переведенных с «Дианы».
– Сейчас загорюсь! – бойко ответил лейтенант. – Где адмирал? Необходимо его видеть.
– Прибыл лейтенант Можайский, предлагает подвести под фрегат полые ящики из листового железа, – доложили адмиралу.
Путятин пригласил офицера. Он слышал о нем. Известно, что Можайский изобретает какую-то особую бомбу и хочет испытать ее, к ужасу товарищей, опасающихся, что орудие разорвет. Адмирал назначил Можайского в Японскую экспедицию и желал с ним познакомиться. Говорят, он рисует отлично, и этим будет тоже полезен.
Путятин с интересом взглянул, когда в каюту вошел очень молодой, краснощекий, высокий офицер. В руках у него папках с чертежами, которые он живо стал раскладывать. Держит большой карандаш на чертеже, уверенно и спокойно рассказывает, чувствуется воодушевление, любовь к делу, привычка к труду и дисциплине. И темперамент: вспыхнул и совсем стал как нарумяненная девица.
– Средство несовершенное, ваше превосходительство, – говорил он, – но до некоторой степени облегчит проводку судна…
Адмирал вызвал капитана и Посьета, обсудили, потом попросил Можайского показать рисунки. Немедленно появился альбом с видами мыса Лазарева и с разными сценами матросской жизни. Не первой руки художник, но схвачено верно. «Такой, может быть, как раз и нужен», – решил адмирал. Как изобретатель он, конечно, ничего нового не придумает, но как рисовальщик пригодится. Тут же Путятин предупредил ревниво, что в самой Японии рисовать на берегу можно, только если японцы согласятся и скажут, что это коренным обычаям их страны не противоречит. А обратиться к ним за подобным разрешением не просто.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу