– Нет, – усмехнулся Гауда. – Мы с Масиниссой жгли Сифакса. Так что здесь я точно ни причем.
– Да, согласен, удача присутствовала в нашей жизни, но не всегда, – вздохнул Мисдес. – Моя семья сгинула на это бесполезной войне.
Пирующие замолчали, сочувствуя его горю.
– Но у тебя вот уже восемнадцать лет как новая жена, – пытался утешить его Гауда. – К тому же царских кровей.
– Да, она прекрасна, – согласился Мисдес. – Красива, умна и послушна. Подарила мне сына, которого мы назвали в честь деда Гамильконом.
– А внука назовите Масиниссой, – фыркнул от смеха Гауда.
– Нет, с таким именем ему будет нелегко в Карфагене… Тем более что у Гамилькона перед моим отъездом сюда родился сын. И его назвали Гасдрубалом.
– У вас, у карфагенян, каждый второй – Гасдрубал.
– Так звали нашего деда, так что не ерничай, брат, – упрекнул его Адербал.
– Извините меня, – наклонил голову Гауда. – Я не хотел никого обидеть. Вот видишь, Мисдес, у тебя большая семья, и ты определенно счастлив.
– Я тоже сначала так думал. Но потом понял, что люблю Аришат до сих пор. И никогда не смогу ее забыть.
Гауда внимательно посмотрел на него, напряженно размышляя, не рассказать ли Мисдесу обо всем.
И, решившись, он произнес:
– Выслушайте меня, братья. И не вините за то, что я не смог рассказать этого раньше…
И он заговорил. Поведал о том, как встретил Верику с Карталоном в Испании, как совершил в составе посольства Масиниссы поездку в Рим, как обедал в доме Фонтея…
От таких новостей из голов ошеломленных карфагенян хмель моментально выветрился. Во время всего повествования Гауды они не проронили ни слова.
Мисдес поднялся с ложа и начал раскачиваться взад-вперед, закрыв лицо руками. Когда нумидиец закончил, он произнес дрожащим голосом:
– И где сейчас… мой сын?
– Он уже взрослый мужчина и умудренный политик. Сейчас его назначили начальником гарнизона в Булла-Регии. Так что в Цирте его нет.
– Напомни, как зовут нового мужа Аришат?
– Не зовут, а звали, – поправил Гауда. – Его подло убили ваши соотечественники, когда он возвращался с дипломатической миссией из Карфагена. Кстати, это стало причиной Замы.
Братья изумленно переглянулись, но промолчали.
– Его звали Тиберий Фонтей.
При упоминании этого имени лицо Мисдеса стало покрываться красными пятнами. В нем боролись сразу два чувства: вина за то, что он убил из чувства мести человека, спасшего его семью, и радость от того, что погибший от его руки посол оказался его соперником.
После этого признания Гауды он более не находил себе места, и в один прекрасный день решил во чтобы то ни стало увидеть Аришат.
Ничего не объяснив Кахине, привыкшей к его частым отлучкам, Мисдес отправился под видом купца в Южную Италию, а оттуда добрался до Рима.
И вот месяц спустя он стоял в атриуме большого дома Аришат и смотрел на нее, а она, находясь в полуобморочном состоянии, не могла поверить своим глазам.
Они стали встречаться каждый день. Мисдес арендовал небольшой, но уютный дом неподалеку, ставший гнездом для влюбленных.
Сын – Тиберий Младший – вначале удивлялся частым отлучкам матери, но ничего не говорил. Он, как и все римские аристократы, был постоянно занят. Сейчас Тиберий занимал должность эдила и редко появлялся дома. Кроме того, ему было известно о тайных встречах матери с Порцием Катоном – их роман начался через три года после смерти легата, – и уходящую из дому Аришат он провожал ироническим взглядом. Он знал, что его мать – одна из красивейших женщин Рима, и поэтому снисходительно относился к этой интрижке. Да и в ее отношениях с Катоном было больше политики, чем любви: мать ненавидела Сципиона, которого считала виновником всех своих несчастий, а Порций травил победителя Ганнибала всеми способами. Злоба на Публия – вот что их объединяло.
Если бы Тиберий знал, кто сейчас является тайным обожателем Аристоники, он был бы крайне удивлен. Но знать этого - ему было не суждено. По крайней мере – пока. Мисдес не знал, как сын отреагирует на правду. Аришат рассказала ему о Гелоне все: об участии его в битве при Заме, откуда он вернулся героем; о походе под началом консула Катона в Испанию; о покровительстве, оказанном отважному молодому трибуну консулом Титом Фламинином во время войны с Филиппом Македонским.
Мисдес понял, что римское тщеславие выжгло в Гелоне все карфагенское, и не хотел вмешиваться в течение событий.
– Значит, так уготовано богами, – сказал он Аришат. – Ему и нам с тобой.
Читать дальше