Такого рода преданиями был овеян каждый уголок Морских дворцов, и Мать императрица читала об этом в книгах. Но ни одно место в этом приюте наслаждений она не любила больше, чем двухэтажный Павильон мыслей о доме, который стоял у Южного моря. Цяньлун построил его для своей фаворитки, прославившейся как Благоухающая наложница Цань Фэй, ибо пот с ее изящного тела был сладостен подобно духам. Она происходила из далекого Туркестана, где ее захватили как военный трофей и взяли от дома и от мужа. Прослышав о волшебной красоте этой кашгарской принцессы, а в особенности о мягкости ее белоснежной кожи, Цяньлун дал приказ своим генералам привезти женщину, и если придется, то силой. Красавица, однако, оставалась верна своему мужу, она ни за что не соглашалась покинуть свой дом, и за нее началась война.
Когда муж принцессы потерпел поражение и наложил на себя руки, то вдову некому было больше защищать, и ей пришлось прибыть к императору Китая. Однако она отвергала Цяньлуна, а тот, хотя и влюбился в наложницу с первого взгляда, не хотел брать ее силой, желая сполна получить удовольствие от добровольного согласия. Поэтому император построил павильон, откуда из башни принцесса могла смотреть в сторону своей утраченной родины, а сам терпеливо ждал, когда же, наконец, она сменит гнев на милость. В этом Цяньлун пошел против совета своей матери, вдовствующей императрицы, которая в ярости велела сыну отослать эту прекрасную и неприступную женщину обратно в Туркестан, так как Благоухающая наложница не позволяла правителю даже приблизиться к ней, говоря, что если он прикоснется своей ладонью к ее руке, то она убьет и себя, и его.
Одним зимним днем, когда император обязан был поклониться алтарю Небес от имени своего народа, его мать послала за Благоухающей наложницей и приказала ей либо уступить императору, либо наложить на себя руки. Принцесса выбрала самоубийство, и услышав ее ответ, вдовствующая императрица повелела отвести строптивицу в пустой зал и вручить ей шелковую веревку. Там одинокая женщина и повесилась. Верный евнух тайком отнес эту весть императору, который хоть и постился в Зале воздержания, очищая себя перед священным жертвенным обрядом, однако тут же позабыл про свой долг и поспешил во дворец. Но он прибыл слишком поздно, и любимая ушла от него навсегда. Таково было предание.
Для своих покоев Мать императрица выбрала теперь Дворец сочувствия, который стоял у Срединного моря и имел множество залов, дворов, бассейнов и цветущих парков. Как же нравилось ей созерцать каменные горки, устроенные среди зелени! Конечно, нынче правительница не могла позволить себе устраивать забавные игрища и не переодевалась вместе со своими дамами в богинь и фей, как это бывало в Летнем дворце, однако впервые после смерти ее покойного господина императора она решилась смотреть представления — нет, не пышные и не веселые, но грустные и тихие, обращенные к мудрости души. Поблизости от каменного парка имелся неиспользуемый двор, и Цыси велела пробить туда ворота, а евнухам, что владели ремеслами плотника, художника и каменщика, приказала возвести там огромный помост и устроить уютную беседку, где она могла бы уединяться вместе со своими фрейлинами и наблюдать за игрой актеров. Царская ложа получилась величиной с комнату и по желанию императрицы была поставлена над узеньким ручейком, бежавшим через двор; журчанье воды и голоса актеров сливались в чарующую музыку. С одного бережка ручья на другой перекинули мраморный мостик, который был не шире тропинки.
И вот однажды, когда Мать императрица почувствовала, что ее тайные замыслы созрели, она приказала призвать сюда Жун Лу. Поступки Цыси всегда отстояли друг от друга во времени, ибо иначе кто-то мог сказать: «Сначала она сделала то, а потом сделала это», и таким образом случайно понять ее скрытые намерения. Нет, прошло целых два месяца после того, как она приняла под свое покровительство дочь принца Гуна, и только сейчас был предпринят следующий шаг. Словно повинуясь мимолетной прихоти, та, чья мудрость не дозволяла прихотей, послала за начальником императорской гвардии.
Перед глазами Цыси развертывалось театральное представление. Играли исключительно евнухи, поскольку со времен Предка Цяньлуна ни одна женщина не могла выступать на сцене: Предок был сыном актрисы и, желая почтить мать, не позволял другим женщинам походить на нее. В тот день давали хорошо известную пьесу «Сирота клана Чао», которую императрица видела уже много раз, и уши ее устали от пения. Однако ей не хотелось обижать актеров, и вот, пока высочайшая сидела, слушала и отведывала засахаренные фрукты, ее ум обратился к тайнам ее сердца. Что ж, подумала она, почему бы не вызвать Жун Лу сюда, где все собрались, и пока идет пьеса, не объявить всем свою волю? Но прежде чем правительница могла вознаградить воина, тот должен был сам сказать ей, что согласен занять место Су Шуня. Она подозвала Ли Ляньиня.
Читать дальше