Перл Бак - Императрица

Я, написавший этот, ничего не стоящий доклад, являюсь лишь невежественным жителем дикого и отдаленного района и ничего не знаю о государственных делах. Чрезвычайно дерзкий и высказывающийся опрометчиво, я представляю свой доклад, зная при этом, что рискую быть наказанным смертью».

К яростному гневу Цыси на дерзость иностранных послов прибавился гнев против доклада, предложенного цензором. Императрица еле сдержалась, чтобы не разорвать доклад на тысячи кусочков и не выбросить их подальше, но она была слишком осмотрительна и не уступила даже себе. Цензор был мудрым человеком, прожившим много лет и заслужившим высокие почести. Он делал больше, нежели просто проповедовал долг и церемонии. Он сам следовал им строго и не освобождал себя ни от одной унции бремени. Так, когда двор бежал в Жэхэ, а иностранцы захватили столицу, он остался в городе со своей престарелой, смертельно больной матерью. Рискуя жизнью, он оставался рядом с ней, потом заказал настолько прекрасный гроб, насколько это было возможно в таких стесненных обстоятельствах. Когда она умерла, он закрыл ее глаза и позаботился, чтобы ее по всем правилам уложили в гроб. Даже после этого он не соглашался покинуть мать, нанял повозку за высокую цену и сопроводил гроб до храма в другой город, где она могла лежать в покое и безопасности, пока не состоятся похороны.

Мать императрица знала, что подобная праведность действительно была редкостью, и она сдержала свой гнев и, сложив доклад, вернула его главному евнуху.

— Положи это снова туда, где взял, — сказала она и, не соизволив раскрыть ему свои мысли, отослала его прочь.

Приятное расположение духа ушло. В этот день Цыси уже не могла радоваться представлению. Она погрузилась в мрачные мысли и не поднимала головы, чтобы посмотреть на игру актеров или послушать их самые соблазнительные песни. В последней сцене, в великолепном эпизоде, когда все действующие лица пьесы собираются вокруг царицы Неба, а у ног ее прыгают десятка два живых обезьянок, обученных играть дьяволов, Мать императрица, не говоря ни слова, поднялась и ушла так быстро, что ее фрейлины, завороженные пьесой, не заметили вовремя этого. Потом они кинулись за ней в спешке и смятении, но она удержала их властным жестом и одна направилась во дворец. Там она послала за Ли Ляньинем.

Главный евнух появился перед ней, когда она сидела в огромном резном стуле в своей библиотеке, неподвижная, как изваяние богини. Ее лицо было бледным, а глаза яркими и холодными.

— Вели моему сыну явиться ко мне, — сказала императрица, увидев евнуха. Ее голос тоже был холоден, холоден как ее ребро.

Почтительно поклонившись, евнух удалился, а она стала ждать. Когда в дверь заглянула одна из фрейлин, она замахнулась на нее, и дверь снова закрылась.

Минуты шли, а главный евнух не возвращался. Минуты превратились в час, а он все еще не приходил, не было и сообщения от императора. Мать императрица ждала, а полуденный свет тускнел за окном, и вот уже в библиотеку стали забираться сумерки. Она по-прежнему ждала. Евнухи-прислужники вошли бесшумными шагами, чтобы зажечь свечи в висячих фонарях, и она позволила им это сделать, не произнеся ни слова, пока не зажглась последняя свеча.

Тогда она спросила серебряно-холодным голосом:

— Где главный евнух?

— Высочайшая, — ответил евнух, кланяясь, — он стоит снаружи в павильоне ожидания.

— Почему он не заходит? — спросила она.

— Высочайшая, он боится, — голос евнуха задрожал.

— Пришли его ко мне, — приказала императрица.

Через миг, словно тень из темнеющего сада, прокрался Ли Ляньинь. Он бросился на пол перед императрицей, и она посмотрела вниз на его простертую фигуру.

— Где мой сын? — спросила она, казалось, без гнева, если не считать серебряной холодности ее голоса.

— Ваше высочество, я не осмеливаюсь… — заикнулся он и замолк.

— Не осмеливаешься принести мне его ответ? — поинтересовалась Цыси.

— Ваше высочество, он приказал сказать, что чувствует себя неважно, — голос евнуха приглушили ладони, которыми он закрыл лицо.

— А он действительно чувствует себя плохо? — спросила императрица. Ее голос казался спокойным и беззаботным.

— Высочайшая… Высочайшая…

— Это неправда, — сказала она.

Императрица встала — сама сдержанность и изящество.

— Если он не хочет идти ко мне, то я должна пойти к нему, — сказала она и пошла прочь так быстро, что евнуху пришлось поскорее вскочить с колен, чтобы последовать за ней.