Перл Бак - Императрица

В этот день императрица поднялась в комнату для отдыха после полудня и уселась на троне, обложенном подушками. Окруженная фрейлинами, она приготовилась смотреть пьесу, которую сама написала. Она уже не первый раз смотрела, как игралась пьеса, но ее не удовлетворяло мастерство актеров, и она приказала внести некоторые изменения. Втихомолку актеры жаловались, что императрица ждала от них волшебства. Сегодня они старались изо всех сил и, казалось, превзошли себя. В огромном цветке лотоса, поднимавшемся из середины сцены, сидела Богиня милосердия, которую играл молодой утонченный евнух, и лицо его было таким изящным и красивым, что напоминало лицо прелестной девушки. Когда богиня выплывала из середины цветка, то справа от нее появлялся мальчик, а слева — девочка, это были ее прислужники, — девочка держала нефритовый сосуд, в который была воткнута ивовая ветвь, ибо предание гласило, что если богиня поставит ивовую ветвь в нефритовый сосуд и поднимет его над мертвым, то к покойнику вернется жизнь. В свои пьесы Мать императрица привносила много волшебства, так как была очарована волшебством сказок и легенд, которые рассказывали буддистские священники-евнухи в императорских храмах. Больше всего она любила волшебные сказки, которые принесли из Индии странствующие буддистские священники тысячу лет назад. В них рассказывалось о рунах и священных заклинаниях, о талисманах и тайных словах, которые, если их произнести или пропеть, могут сделать человека неуязвимым для ударов мечом или копьем. Императрица верила в волшебные сказки, несмотря на природный ум и недоверчивость, ибо жаждала жизни, и часто задумывалась о том, чувствует ли она такое волшебство, которое предотвратило бы смерть и сделало ее вечной. Свои надежды и страстную веру в небесные силы она вкладывала в свои пьесы, требуя от исполнителей почти волшебного мастерства. Она никому не доверяла и сама ставила свои пьесы, даже руководила устройством декораций, сама придумывала занавеси и трюки с перемещением сцены и погружениями под пол, о чем никогда не слышала, но делала по подсказке собственной плодовитой фантазии.

Когда спектакль закончился, Цыси захлопала в ладоши, ибо действительно было сыграно хорошо и она осталась довольна собой как драматургом. Обычно если она была довольна и весела, то чувствовала голод. И теперь после спектакля евнухи спешили накрыть стол для трапезы. В привычке у императрицы было садиться за стол там, где ей случалось в этот момент находиться. Ожидая трапезы, она разговаривала с фрейлинами, интересуясь их мнением о пьесе. Она поощряла их высказывать замечания и об ошибках, так как была широка умом, чтобы опасаться их суждений, но желала сделать свой труд еще более совершенным. Когда столы были накрыты, прислужники-евнухи выстроились в две длинные цепочки от кухонь, находившихся за несколько дворов от театра, и передавали друг другу горячие блюда, а четыре старших евнуха ставили их на стол. Фрейлины встали в сторонке, а Мать императрица выбирала те, что ей нравились, и ела с неподдельным аппетитом. Поскольку она была в прекрасном настроении, то, пожалев фрейлин, которые тоже испытывали голод, сказала евнуху, что будет пить чай в библиотеке, и удалилась. Два евнуха последовали за ней, один нес нефритовую чашу, поставленную на поднос из чистого золота и покрытую крышкой из золота, а другой нес серебряный поднос, на котором стояли две чаши: одна, наполненная сушеными цветами жимолости, а другая розовыми лепестками, а рядом лежали палочки из слоновой кости с золотыми кончиками. Эти цветы Мать императрица любила подмешивать к чаю в такой тонкой пропорции, что делать это должна была сама.

И надо же было случиться, что именно теперь, когда она с удовольствием потягивала чай, тень ее бремени жестоко упала на нее. Сидя на мягком диване, Цыси услышала у дверей сухое покашливание и узнала голос главного евнуха Ли Ляньиня.

— Войди, — приказала она.

Он вошел и почтительно поклонился, а евнухи вокруг нее застыли в ожидании.

— Почему меня беспокоят? — спросила Мать императрица.

Он поднял голову.

— Высочайшая, я прошу позволения поговорить с вами наедине.

Она поставила чашку с чаем и сделала знак правой рукой. Все вышли, один из евнухов закрыл дверь.

— Встань, — сказала она Ли Ляньиню. — Сядь вон там. Что сделал император?

Евнух поднялся и присел на краешек резного стула, отвернув безобразное сморщенное лицо от своей повелительницы.