Перл Бак - Императрица

Она повернула голову и крикнула:

— Принесите мне большой нож!

Служанки побежали выполнять приказание и вернулись в мгновенье ока. Ехонала взяла нож, изящно и ровно разрезала дыню. Вдовствующая императрица взяла сочный ломтик и жадно, как ребенок, впилась в него зубами. Сладкий сок потек по ее подбородку.

— Полотенце, — обратилась Ехонала к служанке. Взяв полотенце из рук служанки, она повязала его старой женщине вокруг шеи, чтобы та не запачкала шелковую сорочку.

— Оставь половину, — приказала вдовствующая императрица, наевшись досыта. — Вечером мой сын, как всегда, придет навестить меня перед сном, и я его угощу. Но пусть дыня останется при мне, иначе какой-нибудь евнух ее утащит.

— Позвольте, я позабочусь, — попросила Ехонала.

Она не разрешила никому дотронуться до дыни. Сначала приказала служанкам принести блюдо, куда и положила остатки дыни. Затем потребовала фарфоровую чашу, накрыла ею блюдо и поставила в таз с холодной водой. Вся эта возня была затеяна только с одной целью, чтобы вдовствующая мать императора упомянула о ней при императоре, чтобы имя Ехона-лы было у него на слуху.

Пока Ехонала действовала, Ли Ляньинь тоже не дремал. Он подкупил служителей в личных императорских покоях, чтобы те наблюдали за хозяином, и, когда монарх затоскует и его глаза будут следить за женщинами, они назовут ему имя Ехоналы.

Так и произошло. Вернувшись от вдовствующей императрицы, Ехонала прошла в библиотеку и взяла книгу, которую читала. Между страниц она обнаружила сложенный лист бумаги. На нем грубым почерком были написаны две строчки: «Дракон снова просыпается. День Феникса пришел».

Она понимала, кто написал эти слова. Но откуда Ли Ляньинь мог узнать? Она не хотела его спрашивать. То, что он делал во имя ее замыслов, должно остаться тайной даже для нее самой. Ехонала продолжала читать, а старый учитель засыпал, просыпался и снова засыпал, — так шло время. Но после обеда должен был состояться очередной урок живописи, и она радовалась, что не надо будет вникать в мудрые слова учителя. Мысли в ее голове порхали, как птички с ветки на ветку. На рисовании ей волей-неволей придется сосредоточиться, потому что учителем у нее была женщина-китаянка, очень требовательная. Она звалась дама Миао. Овдовела она еще молодой. Китайские женщины довольно редко появлялись при маньчжурском дворе, но даме Миао разрешалось не бинтовать ноги, делать высокую маньчжурскую прическу и носить маньчжурские платья. Происходила она из семьи китайских живописцев: ее отец и братья также занимались рисованием, но она превзошла всех, особенно в изображении петухов и хризантем. При дворе она обучала наложниц искусству рисования. Талант художницы очень высоко ценился, настолько высоко, что ей прощали даже дурной характер. Она часто отказывалась давать уроки тем девушкам, которые не желали учиться или не имели способностей. У Ехоналы были и желание, и талант. Дама Миао не жалела ни времени, ни сил для гордой девушки, хотя, как учительница, оставалась требовательной и строгой. Она пока не разрешала своей подопечной рисовать с натуры. Сначала художница заставила Ехоналу изучать гравюры и эстампы старых мастеров, чтобы осмыслить их мазки, линии, оттенки цвета. Лишь после этого она допустила ее к копированию, но все еще не позволяла рисовать самой.

В тот день, как обычно, дама Миао пришла ровно в четыре. В императорской библиотеке было много часов, подаренных иноземными посланниками в прошлые века, а во всем дворце их насчитывался не один десяток. Три евнуха занимались тем, что заводили все дворцовые часы. Однако дама Миао жила не по иностранным часам: время суток она определяла по водяным часам, стоявшим в конце зала. Она не признавала ничего иностранного, считая, что нарушается привычный уклад жизни, необходимый для занятий живописью.

Дама Миао была хрупкой и довольно красивой женщиной. Немного ее портили слишком маленькие глаза. Сегодня она надела халат сливового цвета, а ее высокую прическу венчал маньчжурский бисерный головной убор. Вслед за ней в комнату вошел евнух, который открыл высокий сундук и вынул кисти, краски и чашки для воды. Ехонала поднялась и продолжала стоять в присутствии учительницы.

— Садитесь, садитесь, — приказала дама Миао.

Она начала рассказ, — и новые картины мира открылись перед девушкой. Ехонала видела огромную страну, в центре которой жила, видела свой народ, постигала искусство столетий, берущее корни от самого известного из китайских живописцев — Ку Кайчи, который жил пятнадцать столетий назад. Ехонала особенно любила картины этого художника. Он рисовал богинь, летящих над облаками на колесницах, запряженных драконами; императорские дворцы в окружении парков. На одном из длинных шелковых свитков сто лет назад император Цяньлун поставил свою личную печать и начертал такие слова: «Эта картина не потеряла своей свежести».