Перл Бак - Императрица

Дракона окружали драконы. Искусно отлитые, они взбирались по бронзовым колоннам огромной императорской кровати, приподнятой на помосте. Невесомые и пятипалые, они изгибались над нею в орнаменте цветов и плодов, поддерживая растянутую над колоннами сеть из золотых нитей. На желтом атласе, расшитом драконами, покрыв ноги атласным одеялом, также расшитым драконами, сидел Сын неба, опираясь на высокие желтые подушки.

Император был облачен в ночную рубашку из красного шелка с высоким воротником и длинными рукавами. Тонкие нежные руки правителя лежали одна на другой. Ехонала видела Сына неба лишь однажды, когда была им выбрана, но в тот день его венчал парадный головной убор. Теперь он сидел с непокрытой головой. Волосы у него оказались короткими и черными. Лицо же с выпуклым, нависшим над глазами лбом было длинным и узким.

Мужчина и женщина молча смотрели друг на друга. Потом н дал знак подойти ближе. Не отрывая глаз от лица императора, она медленно двинулась к нему. Приблизившись, снова остановилась.

— Ты первая женщина, которая вошла в эту спальню с поднятой головой, — произнес он тонким высоким голосом. — Наложницы боятся смотреть на меня.

«Сакота», — подумала она.

Сакота, конечно же, вошла, понурив голову, и стояла здесь окорная, испуганная, бессловесная. Где сейчас Сакота? В какой из комнат неподалеку она спала?

— Я не боюсь, — промолвила Ехонала мягким решительным голосом. — Посмотрите, я принесла свою собачку.

Забытые наложницы наставляли ее, как следует обращаться к Сыну неба. С ним нельзя говорить, как с простым смертным. Ведь он — Властелин десяти тысячелетий, Высокочтимый, Августейший владыка, — такими словами надо его называть. Однако Ехонала вела себя с императором, просто как с мужчиной.

Она погладила шелковую головку своей любимицы и, опустив глаза, сказала:

— До того как я попала во дворец, я никогда не видела таких собачек. Я только слышала о собачках-львах, а теперь у меня есть своя собственная.

Император воззрился на нее, видимо не сообразив сразу, что ответить на такой детский лепет.

— Подойди, сядь рядом со мной, — наконец произнес он. — Скажи, почему ты не боишься меня?

Она вступила на помост и опустилась на краешек кровати. Собачка, все еще сидевшая у нее на руках, понюхала ароматный воздух и чихнула. Девушка засмеялась.

— Что это за духи, от которых чихает мой лев? — спросила она.

— Это камфоровое дерево, — ответил император. — Ответь все-таки, почему ты меня не боишься?

Ехонала гладила собачку и чувствовала, как он изучает ее лицо, губы, руки. Неожиданно у нее пошли мурашки по телу, и она задрожала от холода, хотя лето было в разгаре, а рассветный ветер еще не поднялся. Она ниже склонила голову, будто бы разглядывая собачку, а потом заставила себя заговорить робко и нежно, как ребенок:

— Я знаю свою судьбу.

— А откуда ты знаешь? — спросил он, задетый за живое.

Девушка начинала его забавлять. Его тонкие губы изогнулись в улыбке, а сумрачные глаза потеплели.

— Когда меня призвали во дворец, — продолжала она все тем же робким и нежным голосом, — я жила у дядюшки, который опекал меня, потому что мой отец умер. Я сразу же пошла во двор, остановилась возле усыпальницы под гранатовым деревом и помолилась богине Гуаньинь. Я зажгла ладан, а потом…

Ехонала замолчала, губы у нее задрожали, она попыталась улыбнуться.

— А потом? — спросил император, зачарованный этим прекрасным лицом, таким нежным и юным.

— В тот день не было ветра, — сказала Ехонала. — Дым ладана поднимался прямо к небу, он расплывался благоухающим облаком, и в этом облаке я увидела лицо…

— Лицо мужчины? — спросил он.

Она кивнула, как кивает ребенок, когда от робости не может говорить.

— Это было мое лицо? — спросил он.

— Да, ваше величество, — ответила девушка. — Ваше императорское лицо.

Прошло два дня и две ночи, а она все еще не выходила из императорской спальни. Трижды он засыпал, и тогда она шла к двери, давая знак служанке. Крадучись, женщина проходила сквозь занавески в соседний будуар, где евнухи, нагрев на углях котел, готовили ванну. Служанке оставалось только черпать воду большим фарфоровым кувшином и освежать свою госпожу. Она приносила Ехонале чистое белье и новые халаты, причесывала ее и делала завивку. Кроме указаний, наложница не промолвила ни слова, а служанка, ничего не спрашивая, делала свое дело. Потом госпожа снова удалялась в императорскую спальню, и за желтыми занавесками закрывались тяжелые двери.