Григол Абашидзе - Цотнэ, или падение и возвышение грузин

— Оказывается, ты меня совсем не любила, иначе не покинула бы в одиночестве. Ты говорила, что без меня никуда не уйдёшь, а сама ушла с ангелами. Если ты не пожалела меня и маму, хоть из сострадания не покинула бы незрячего отца. Если б ты знала, как он жалок! Он винит себя в твоём уходе, и жизнь ему опостылела. Я всё время опасаюсь, чтоб он что-нибудь не сотворил над собой, не отхожу от него ни на шаг, одного никуда не отпускаю. Однажды я едва подоспел — он уже собирался просунуть голову в петлю. В другой раз мама нашла у него тайно приобретённый у кого-то яд. Да, отцу всё опостылело, но в моём присутствии он преображается, и порой мне кажется, что этот слепой человек видит, но видит только меня. Он обучил меня стрельбе из лука и владению мечом, и теперь я могу сражаться даже с самыми опытными бойцами. А какие он мне истории рассказывает! Я наизусть помню все великие сражения войск Тамар, когда и где ранили отца, чем и в каком бою он отличился. Он рассказывает обо всём этом с таким увлечением, — будто о сказочном герое. Он сетует о своём померкшем для его незрячих глаз рыцарстве и постоянно внушает мне, чтоб я поскорее удостоился предстать перед царицей Тамар и занял место отца в его победном войске. Мне жаль маму, которую я совсем забросил, находясь неотступно с отцом, я не могу уделять ей внимания, а она то оплакивает тебя, то горюет о несчастье отца. Но, ты же знаешь, какая она несгибаемая женщина! Она редко плачет на виду и постоянно ободряет нас. Отец ослеп, и с тех пор все заботы о семье и княжестве легли на её плечи. Она за всё в ответе и дома, и вне дома, и перед друзьями, и перед врагами. Ей трудно, но что поделаешь?! Если б хоть ты была у неё помощницей и опорой! Лаской бы облегчила ей ношу.

Недавно я рассказывал тебе о художнике, расписывающем наш храм. Рассказал и то, как, к уснувшему, явился ко мне Христос и призывал последовать его пути.

Приключений художника я не знал. Сегодня он сам рассказал о них, а я хочу поведать тебе. Махаробел Кобалиа происхождением из Цаленджиха. В детстве осиротевшего, его воспитал наш дед, а потом он начал учиться в Афинах, у греческих художников, и последовал за ними в Константинополь. Грузинское имя Махаробел он сменил на Макариоса. Опекающий его учитель умер, и он остался не только продолжателем ремесла, но и единственным наследником мастера. Ещё при жизни учителя имя Кобалиа стало известно повсюду, его приглашали расписывать храмы и дворцы. Махаробел любил путешествия и скитания. Он обошёл Иерусалим, Антиохию и Александрию, везде оставив следы своей кисти, испытал много злоключений. Привыкнув широко жить, он растратил и то, что заработал собственным трудом, и то, что оставил ему учитель.

Устав от жизни, он обратил свой взор к давно покинутой родине. Отец наш Шергил разыскивал живописца, чтобы расписать храм. Получив письмо от Макариоса, он расспросил знатоков и, услышав ото всех похвалу художнику, недолго думая, послал за ним человека. Вернувшись, Кобалиа в первую очередь отыскал развалины своего дома. Проливая слёзы, он пожелал восстановить отцовский очаг, вновь стал называться Махаробелом и на развалинах отчего дома начал строить небольшую оду. Наш храм ещё не был перекрыт, и отец направил Махаробелу в монастырь дяди Вардана. Там художник расписывал пещеры и обители. За это время закончилось перекрытие нашего храма, и Кобалиа явился к отцу. По поручению господина он приступил к росписи купола и сводов храма рассказами из Ветхого и Нового заветов, а теперь, на остальных стенах, пишет наши портреты — князя, нашей матери и мой. Отец способен часами сидеть без движения и рисовать его нетрудно, зато ни мама, поглощённая семейными заботами, ни я не могли уделить художнику достаточно времени, постоянно принуждали его прерывать работу. Признаюсь тебе, что подолгу стоять неподвижно очень скучно и утомительно. Ни учение, ни игра в мяч не утомляли меня так. Стою, празднично разодетый, с устремлённым ввысь взором и протянув в сторону руки, готовые отвалиться от усталости. Ни садиться, ни двигаться нельзя! Хочется убежать, но жалко Махаробела: «Ещё чуточку, княжич! Ещё немножко, и скоро я отпущу тебя!» — умоляет он. Я стесняюсь, не хочу обижать такого человека, покоряюсь и стою, как наказанный, окаменев. Сам мастер тоже сожалеет, что так долго задерживает меня. Когда он не увлечён работой и, глубоко задумавшись, не занят своими мыслями, он шутит со мной, рассказывает смешные истории, не щадя ни бога, ни людей. Видно, сам он не очень-то верующий и бога не опасается; иногда так насмешливо о нём говорит, отпускает такие шуточки, что вдруг замирает, испугавшись, не подслушивает ли кто.