Григол Абашидзе - Цотнэ, или падение и возвышение грузин

— Это какой Вардан? Не мой ли дядя?..

Махаробел опять прикусил язык, но переиначивать сказанное было уже поздно.

— Да, твой дядя, царский визирь. Никто из одишцев не удостоился такой великой чести, никто не был вознесён столь высоко. Царица царей царица Тамар за верную службу в своё время высоко вознесла и усилила Вардана Дадиани. Она даже пожаловала ему поместья в Армении, а также неприступную Каицонскую крепость. Но потом, когда князь дважды изменил ей, сделался приверженцем Георгия русского и потерпел поражение, верные Тамар приближённые требовали жестоко наказать поверженного вельможу. Но мудрая, сердобольная Тамар пожалела бывшего визиря, не обрекла на изгнание или смерть, пощадила его. Вардан взмолился и попросил у царицы разрешения постричься в монахи. Тамар вняла его мольбам и разрешила принять постриг в монастыре, заброшенном в неприступном ущелье, княжество же Одишское передала младшему брату, твоему отцу.

— Далеко ли расположен монастырь моего дяди Вардана?

— Отсюда не так уж и далеко. Только туда нет дорог. Надо пробираться по горным тропам, по лесу, среди утёсов и скал. Трудно добираться, но зато попадёшь в истинный рай. Красивее места не сыскать в целом свете. Ущелье всё заросло самшитовыми и тиссовыми лесами, а где сливаются две реки, есть небольшой островок, а на нём райский сад. Посреди острова вздымаются скалы, а в скалах вырублены кельи монастыря. С каким великим искусством вырублены! Есть там церкви и часовенки, залы и уединённые кельи, зернохранилища и винные погреба. Пещер столько, что можно в них заблудиться. В глубине скал бьют прозрачные родники. Вода скапливается в бассейнах. В кельях отшельников, конечно, тесно и темно, но в главном храме обилие света и чувствуется солнечный жар. Я сам с удивлением глядел на выдолбленные в скале, поднимающиеся ввысь своды. Я внимательно вглядывался, чтобы найти те хитроумные отверстия, через которые благодаря искусным строителям проникает в пещеру солнечный свет. Эти пещеры — чудо, но самое большое чудо монастыря его настоятель. Он уже пожилой человек, этот монах, бывший некогда первым человеком при царском дворе. Бывший визирь, царский министр, а теперь монах. Он много повидал на своём веку, побывал на самом верху жизни, всё познал, и человеческие добродетели и пороки. Его теперь ничто не удивляет — ни чья-нибудь мирская слава, ни чьё-нибудь падение и унижение, он знает, что за взлётом следует падение, за славой — унижение и что всё это есть — суета сует. На всё вокруг смотрит он с одинаковой снисходительной улыбкой и даже с усмешкой, точь-в-точь как и написанный мною бог-отец.

Махаробел почувствовал, что опять сказал лишнее и, чтобы скрыть своё замешательство, энергично окунул кисть в краску и лёг на спину. Густо наложив краску в двух или трёх местах, он немного пришёл в себя и, лёжа на спине, продолжал:

— Глупости я болтаю. Ты не всё слушай. И всё за правду не принимай. Я иногда и пошучу. Что поделаешь, постарел я. Стараюсь шуткой облегчить бремя старости.

Усталость и сон одолели Цотнэ. Нескончаемые и наполовину непонятные рассуждения художника утомили отрока. Он присел на разостланный тюфяк, потом посмотрел на Махаробела сонными глазами и спросил:

— Можно, я прилягу?

— Конечно, если желаешь! Только не осуди меня за бедность постели. Знаю, недостойна она…

Цотнэ уже не слышал его. Он положил голову на маленькую подушку и уснул.

— Подобные мне бродячие художники не особенно заботятся о мягкой постели. Тюфяк-то у меня есть, потому что трудно лежать на голых досках, когда рисуешь лёжа на спине…

Махаробел поглядел в сторону княжича и замолчал. Он осторожно поднялся, снял висевшую на гвозде бурку и укрыл ребёнка.

Цотнэ видел сон. Будто сидит он на царском троне, а на голове у него золотая корона. В зале раздаются приятные звуки музыки, под которую танцуют красивые девы. Слуги разносят различные кушанья и напитки. Поднося Цотнэ первому, они становятся на колени, Цотнэ равнодушно смотрит на поднесённые яства, отщипывает кусочек и нехотя отпивает глоток шербета. Дворец залит светом. Жара. Воздух понемногу накаляется, всё труднее дышать. Отяжелела одежда, расшитая золотом и драгоценными камнями. Цотнэ сгибается под тяжестью одежды и чувствует, как она жжёт его тело. Золотой венец раскалился и непомерно потяжелел. Будто бьют по голове молотком. В висках учащённо стучит, череп готов взорваться. Цотнэ собирается снять венец, но не может притронуться рукой к раскалённому золоту. Он оглядывается и взглядом просит помощи у близких. Но все завидуют его счастью. Кто может подумать, что ему трудно? Присутствующие с восторгом смотрят на него. В их взглядах совсем нет ни жалости, ни сочувствия. Наоборот, чем больше раскаляется венец, чем душнее становится горячий воздух, тем веселее и с большей завистью глядят люди на восседающего на троне венценосца, словно огонь приносит Цотнэ не мучения, а отраду и невиданное блаженство.