Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

— Хе! — вздохнул Остап. — Добро ему, когда у него и поп, и невеста под боком, а тут, как говорят, и рада бы душа в рай, да грехи не пускают…

— Так если бы того… если бы и тебе здесь и поп, и невеста, так и ты, может быть, «одружытыся» бы захотел? — гай, гай, казаче, — произнес серьезно Мазепа, придавая своему голосу укоризненный тон. — Есть у тебя бунчук, а тебе еще и жинка понадобилась… Не будет, вижу, из тебя добра.

— Да что же, пане генеральный, живой про живое думает, — потупился Остап, — про то сам я знаю, что теперь нельзя отлучаться, ну, я молчу.

Он вздохнул и действительно замолчал. В комнате водворилось молчание. Мазепа выдержал паузу и затем произнес с лукавой улыбкой:

— А что, если бы я тебе выхлопотал отпуск, а? Поехал бы в степь на хутор к Сычу?

— Да что вы, жартуєте, пане, или вправду? — вскрикнул Остап, вскакивая так порывисто с места, что кубки, жбан и миска, все зашаталось на столе.

— Стой, стой, божевильный! Перекинешь мне все! — закричал Мазепа, подхватывая со смехом посуду, но Остап не слыхал этого крика.

— Жартуєте или вправду? — повторял он в восторге. — Да если только правда, так мы вам с Орысей всю жизнь… Ей-Богу, не знаю что!.. Только все… все, что захотите…

— Постой, постой, успокойся и садись тут, — остановил его Мазепа, — не жартую я, а говорю правду. Я для тебя постараюсь выхлопотать у гетмана отпуск, ты поедешь на хутор к Сычу, заберешь оттуда Орысю и отца Григория; переправишься с ними на правый берег, — теперь уже можешь ехать беспечно. Татаре не скоро из Крыма возвратятся — и если захочешь, можешь покрыть своей любой голову вот этим корабликом!

— С этими словами Мазепа достал приготовленный им прекрасный алый бархатный кораблик, расшитый золотом, и передал его Остапу.

— Ох, Господи!.. Так значит правда… не жарт? Всю жизнь… всю жизнь не забуду этой ласки, — повторял растерянный от неожиданности и радости Остап.

— Ты подожди благодарить, — перебил его Мазепа, — за это и ты должен мне отплатить услугой.

— Хоть на «шыбеныцю»! — вскрикнул восторженно казак.

— Зачем так высоко, — усмехнулся Мазепа, — моя услуга поменьше: ты должен будешь передать Галине «дарункы», которые я ей через тебя пошлю, расскажешь все, что творилось здесь, и передашь ей «лыст» мой… Читать ты умеешь?

Последний вопрос привел казака в некоторое замешательство.

— Гм, — произнес он с расстановкой, почесывая в затылке и опуская глаза, — «часословець» читал когда-то у дьяка, а письма не пробовал как-то, — и, вздохнувши глубоко, Остап выговорил одним духом: — «Мабуть, не разберу»!

— Ну, пане бунчужный, видно, мало на тебя дьяк лозы поломал! Впрочем, не беда, — есть там о. Григорий, он прочитает. Так готовься к отъезду, а я улучу минуту и попрошу гетмана, чтоб дозволил тебе отлучиться для свадьбы.

На том и решили. Мазепа приготовил письмо Галине, приготовил и множество драгоценных подарков и ей, и всем хуторским обывателям. Между других подарков он вложил Галине и хорошенькое «венецийское» зеркало и прелестный золотой перстень с дорогим диамантом, который он обещал переменить вскоре на гладенький.

Оставалось только выждать подходящую минуту, для того чтобы испросить разрешение на отпуск Остапу.

Между тем близился уже день, в который назначена была рада в Чигирине.

Несколько раз совещался тайно гетман с Богуном, с митрополитом Тукальским и с Мазепой и, к своему удовольствию, Мазепа замечал, что увещания его повлияли на гетмана так, что благородный порыв его уступить Бруховецкому даже свою булаву, под влиянием его резонов и слов, начинал понемногу утихать. Наконец, наступил и торжественный день рады. Еще с самого полудня в Чигирин начали стекаться прибывшие отовсюду казаки, духовенство и даже приглашенные для этого случая почтеннейшие горожане. Во дворце Чигиринском все находилось в величайшем волнении. То же волнение испытывал и Мазепа.

Наступили ранние зимние сумерки. На раду еще было рано отправляться, а между тем Мазепа уже не мог ничего делать от какого-то тревожного чувства, охватившего его. Тревожно шагал он по своей комнате, то покручивая усы, то подходя к окну и смотря задумчиво на беспрерывно въезжавших во двор всадников, когда у дверей его комнаты раздался легкий стук, и в светлицу вошел сияющий счастьем молодой Кочубей, который тоже получил за последнее время повышение и переведен был из младшего в старшего подписка генеральной канцелярии.

— А что это, пане генеральный писарю, ты тут сумерничаешь? — обратился он весело к Мазепе. — Небось, и у тебя «мурашкы» поза спиной бегают?