Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

Гетман не мог дальше говорить от охватившего его волнения и смолк, тяжело дыша.

Его речь произвела на старшину подавляющее впечатление; все стояли, опустив чубатые головы, словно пришибленные обухом, и вдруг в упавшей тишине раздался обилии тяжелый вздох.

Тяпкин растерялся: он увидел, что неосторожным словом испортил все дело.

— Успокойся, ясновельможный гетман, ты не понял моих слов, или я их не так высказал… Пресветлый царь наш, государь и самодержец денно и нощно печется о благе вашем и о благолепии православных церквей, а равно и об единении всей Руси. Не волен я про тайные наши думы поведати, а могу только сообщить тебе, гетман, великое царское благоволение… На тебя государь уповает и просит, чтобы ты с басурманами не водился, яко сие православному вождю не гоже, а наипаче, чтобы не поднимал с ними походов на пределы царские… Остальное же все приложится…

Дорошенко уже овладел собою и с глубокой почтительностью ответил ему:

— И сердца наши, и головы за пресветлого нашего господина, за великого государя! О том лишь и скорбит наша душа, что мы невесть за что от его ласки оторваны, а чтобы я имел дерзновение воевать с неверными православного монарха, то пусть падет Каиново проклятье на мою голову. Поведай государю, что и в народе, и в войске казачьем встает ропот и смятение потому только, что он оторван от левобережных братьев и отдан снова в руки злейших врагов своих…

— Я передам пресветлой царской милости твои гожие речи, и он услышит милостиво ваши желания… А вот от боярина Шереметьева еще тебе передам, что в Бруховецком он изверился… Лисой прикидывается, а волчьи зубы растит, да и с людишками не обходчив: сам у нас просил воевод с ратными людьми, а не сумел укрепить их и вызвал смуты, да козни… А на тебя боярин больше уповает…

— Передай ему, — ответил гетман, — пусть только похлопочет закрепить за нами все права, пактами Богдана Хмельницкого утвержденные, — и я ударю челом государю не только всей Правобережной Украиной, но и всеми городами Галицкой Руси… И тогда пресветлый государь сокрушит все народы, а с татарами я пока не волен ломать мира, — но головой поручусь, что ни один из них не переступит московской границы.

Московский посол был приглашен на обед; пили за здравие московского царя, за объединение под его державной рукой всей Руси, за покорение под ноги его супостата, пили и за гетмана обеих Украйн; гремели салюты из орудий при поднятии «келехив» и раздавались веселые, дружественные крики до позднего вечера.

Тяпкин, впрочем, успел еще, после пира, побывать у печерского архимандрита Иннокентия Гизеля, приверженца Москвы, и просил его повлиять на гетмана святым словом, чтобы тот не отдавался под протекцию турецкого султана. Архимандрит обещал молитвами отвратить от этого союза сердце гетмана и успокоил Тяпкина заверением, что простой народ и стоял, и стоит везде за соединение с московским государем.

На другой только день принял гетман Самойловича, как посла. Последний заявил, что Бруховецкий теперь, уверившись в искренности Дорошенко и в его благих намерениях, на все согласен, что дарит ему в наследственное владение староство Чигиринское и рад до конца дней своих руководствовать во всем ему советами. Дорошенко искренне был обрадован таким поворотом мыслей у Бруховецкого, хотя им, конечно, не доверял, и не мог скрыть улыбки при уверениях Самойловича, что Бруховецкий потому согласен взять в свои руки и булаву Левобережной Украины, что лишь ему одному дает соизволение на то царь…

По уходе Самойловича Богун и старшина возмутились решением гетмана отдать булаву Бруховецкому, что он все врет, и ни единому его слову нельзя верить.

— Решится все это на раде, панове, — сказал гетман, — а что рада укажет, тому я должен кориться.

— А что до Бруховецкого, — добавил Мазепа, — то он теперь на все будет согласен — и с Москвы холодным ветром задуло, и у себя обступают со всех сторон… Он теперь и свою булаву отдаст, лишь бы сохранить свой живот!

— Да откуда ты это знаешь? — изумился гетман.

— Из его инструкций! — ответил скромно Мазепа.

Все переглянулись с изумлением.

Как ни мечтал Мазепа вырваться на несколько дней и слетать к Галине, но это ему не удалось: в Чигирине приготовлялись к великим событиям, а в такую пору ему, при его новой должности, не было никакой возможности отлучиться и на минутку. После отъезда Тяпкина прибыл еще один московский посол, Дубенский, за ним другой… Каждый день приносил с собой новые хлопоты и дела. Так проходил день за днем в Чигирине. Вскоре после отъезда московского посла начали съезжаться в Чигирин старшина и духовенство к предстоящей раде, назначенной на первое января. Близились Рождественские праздники.