Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

Жена Варавки, ничего не подозревавшая, находилась тут же и со слезами на глазах слушала повествования блаженного человека.

Андрей врал сколько мог о неслыханных чудесах, явлениях, мучениках, подвижниках, пересыпая свою речь безбожно исковерканными изречениями. Пребывание в братстве теперь помогло ему. Добрая старушка, жена Варавки, не раз даже горько всплакнула, слушая его рассказы.

Марианна же все больше молчала. Впрочем, на нее мало обращали внимания, так как Андрей сразу объявил всем, указывая на нее:

— Он у нас хворый, так больше молчит: истинно не от мира сего…

На другое утро Варавка вышел рано из дому и возвратился только поздно вечером. Войдя в комнату к инокам, он осторожно притворил за собой дверь и объявил им с печальным видом:

— Ну, выспросили, вынюхали все, и все так, как я вам и говорил: ни гетман, ни воевода не выезжали из Гадяча и войск не высылали, и никакого теперь узника в замковых подвалах нет.

Все молчали. Куда броситься, где начать свои поиски — было теперь совершенно неизвестно.

Всю ночь не смыкала Марианна очей. Вести, принесенные Варавкой, не только не успокоили ее, но подняли в ней еще большую бурю тревоги; если сюда не привезли ни одного колодника, то это еще хуже: здесь можно было бы найти заступников, а там в лесах да пустырях расправы коротки, — верно распорядились по-своему, а то и вовсе прикончили. Мало ли творится в это бесправное время у нас всяких насилий, разбоев!

— Что с ним случилось несчастье, — это несомненно: ни сам он, ни кто из людей его не завернул к нам, а он обещал, и ему нельзя не верить, нельзя: он не такой!.. — повторяла она, придумывая всякие случайности.

Едва рассвело, Марианна была уже в небольшом дворике, огражденном высоким забором, и нервно ходила из угла в угол, словно тигрица в клетке, выглядывая с возрастающей досадой хоть кого-либо из своих, с кем могла бы поделиться своим душевным волнением, своими думами. Вскоре двери сеней отворились, и на «ганок» вышел заспанный хозяин дома Варавка; старичок зевнул всласть, перекрестил рот, снова зевнул и потянулся…

— Знаете ли, любый господарю! — обратилась к нему подошедшая быстро Марианна. — То, что ни Мазепы и никого из его команды не привозили в Гадяч, тревожит меня еще больше, если бы арестованного привезли сюда; гетман вынужден был бы дать знать о сем и гетману Дорошенко, и дело повести открыто; а коли не привезли сюда, то значит решили тайно с ним расправиться, чтобы и концы в воду.

— Ох, ох! Кто его знает, — недоумевал, разводя руками, господарь, — оно с одной стороны подумаешь, что такую персону, как посол гетманский, и зацепить было бы негаразд, а с другой стороны подумаешь и то, что гетман наш все может… Вот этот шельма Тамара… в чести да в любви у него…

— Ну, видишь ли, пане лавнику, а Тамара же Мазепе, пан сам говорил, заклятый враг… Враг трусливый да подлый на все может решиться.

— О может, тот может!

— Так ужели при этом быть равнодушными? Да у меня каждая жилка кричит и не дает мне ни на минуту покою, — горячилась Марианна, — что в том, что в Гадяче никто не арестован и не привезен, а за Гадячем? Так сидеть, сложа руки, что ли, и ждать? Нет! Я этого не могу; я должна удостовериться, должна!.. Слушай, пане лавнику, — схватилась она за пришедшую ей вдруг мысль, — мне нужно необходимо увидеть в глаза самого Тамару… Я сумею выпытать, догадаться. Проведи нас, пане господарю, сейчас же в замок! — закончила она повелительно.

— Как, вельможная пани, сейчас? — растерялся старик. — Да сейчас нельзя: никого так рано не пропустят; там «варта» везде, и перед замком, и у «брамы», и на замчище. Без воли его мосци трудно увидеть… на то там и генеральные есаулы. А с другой стороны, когда этот дьявол доведается, что дочка его ворога тут в замке, в его лапах, то чтоб не учинил он какого «гвалту».

— Я не так глупа, пане лавнику, — сжала свои черные брови Марианна, — чтобы так просто своей персоной и пошла, не положивши ему на очи «полуды»! Я пойду, как и сюда явилась, послушником при страннике из святых мест; пойдем мы за подаянием, понесем святые камешки, песок, воду, корешки.

— Так, так, так, — обрадовался этой выдумке Варавка, — это гаразд, гаразд; это всех «зацикавыть»… и гетмана: он дарма, что злодей, а страннику будет рад, чтобы отмаливать с ним свои грехи. Эх, и головка ж у тебя золотая! А я, старый дурень, думал, думал и на думку мне ничего не пришло… А оно выходит, вот какая ловкая штука!