Елена Селестин - Тициан. Любовь небесная – земная

Тициан не мог думать о еде.

– Спать будешь тоже на кухне, потому что я храплю бесподобно. Кухарка вечером уходит к себе в деревню, – говорил Камилло. – На заднем дворе у меня м-мастерская, ход туда как раз через кухню. Можешь смотреть, как я работаю, но семь дней м-молчи, чтобы не слышал тебя совсем.

Художник поплелся на кухню, у него не было сил даже осмотреться. Положив под голову рясу, он повалился в углу у закопченного камина. Когда завизжала старая служанка, утром споткнувшаяся об его ноги, Тициан не проснулся, только накрыл голову подолом рясы.

Во сне он часто бродил в этом месте, мог ориентироваться, только не мог вспомнить, как надо действовать. Пещера перед ним возникала часто, он чувствовал, что ему необходимо в нее попасть. А вот лестница, лестница Джамбеллино, по ней куда поднимаются? Виоланта хочет научиться петь. Значит, она спаслась? Он ведь так и знал, что спаслась.

С трудом встав на ноги, Тициан вышел во двор. Была ли это первая ночь или прошло несколько дней – он не помнил. Едва светало, но небо оставалось звездным. Он подошел к колодцу и напился, его качнуло, словно он опьянел. Сел на землю, прислонившись к камню, и долго вспоминал, зачем он здесь. Потом сидел, удивляясь звездам, насколько они ближе в горах и ярче. Как много их! Перед рассветом звуки и запахи сделались оглушительными.

Тициан изумился вслух:

– Как могут люди спать, когда происходит такое? Все звучит, все благоухает и движется! А на земле ли я? Жив ли я сам?

Ему захотелось раздеться, невыносимо было чувствовать на себе грязную, тяжелую одежду.

Голый Тициан катался по земле, трава нежно касалась его боли, роса холодом ранила кожу, но очищала и исцеляла. Он перекатывался с боку на бок, как животное, извивался на спине. Хотелось завернуться в мокрую траву и замереть, уткнувшись носом в землю, вздохнуть так глубоко, чтобы вспомнить разом о тысяче важных вещей. Он слушал птиц, зажмурившись, затем вскакивал – и снова падал, кричал, тело и руки его были в лепестках и травинках, прошлогодняя листва и земля прилипли к коже. Не одеваясь, Тициан вернулся на кухню в свой угол, там натянул на себя рясу – она лишь прикрывала ему колени, а рукава доходили до локтей.

Потом он отправился в большой сарай, похожий на конюшню. Там стоял огромный верстак, а вокруг рядами были расставлены деревянные ящики примерно одинакового размера. Еще были арки и дуги, необычно расписанные. Будто некоторые знаки из «Гипнэротомахии Полифила», отметил Тициан, перебрались на эти деревянные предметы. Художнику хотелось их рассмотреть, но он почувствовал тошноту и слабость; надо было выбираться из мастерской и дойти до тюфяка. Он побрел, выставив руки вперед, чтобы не упасть. Снова рухнул в сон.

Каждый раз во сне подходил к пещере все ближе. Джамбеллино и Дзордзи, наконец понял Тициан, изображали именно эту пещеру. Дзордзи поссорился с мастером из-за того, что хотел первым войти в нее, а мастер, конечно, не мог этого допустить, никак не мог, он гораздо старше и имеет право первенства, но Дзордзи не уступил. Дзордзи очень добрый человек, но ошибся. Он не обманывал, просто не знал заранее, что в пещере не свет, а беспощадный огонь, смертоносный. Но ведь с Виолантой ничего плохого не произошло? Что за бред снова несет Франческо? Тициан со всего маху дал Франческо кулаком по лицу и заорал.

– Обтирай ему тело уксусом, и виски тоже. Тряпицу намочи и обтирай. А ты перевернись, Тициан, давай, помоги нам.

– Да ведь он не слышит вас, синьор! Переодеть его надо. Как кричит, жалко парня-то, – сокрушалась старая Мария.

– Вот и п-переодень.

– Как я могу перевернуть огромного мужика, синьор?

– Давай вместе. Пить ему больше давай, у него губы ссохлись! Г-говорил тебе, Мария, – воду ему подноси чаще, вода – главное лекарство.

– Если выживет, я завтра лекаря приведу из деревни, он травы знает. Вдруг сами его не вылечим, я грех на душу не желаю брать.

– Amor non est medicabilis herbis [4] Любовь травами не лечится ( лат .). . Сперва надо дождаться утра. Но надежда есть.

Тем утром Тициан дошел до колодца и упал, волна сладкой боли оглушила его. Очнулся он с ощущением, будто только что родился на свет. Голова болела так, будто огромная птица расклевала ему череп. Перед ним стоял улыбающийся Камилло с деревянным корытом в руках.

– Вот видишь, Мария, вода всегда помогает, – сказал толстяк.

Тициан лежал в луже, повернувшись на правый бок. Он попытался встать, но смог только подняться на четвереньки; стоял в смешной позе, мокрый и грязный, продрогший.