Вук Драшкович - Ночь генерала

– Господин твою мать на сеновале драл, свинья кулацкая! Я для тебя товарищ. Товарищ генерал, товарищ министр. Ясно?! – заорал Крцун.

– Ясно, товарищ… э-э… товарищ министр и товарищ генерал!

– А кем тебе приходятся те Тарабичи… тот поп, который все наперед знал?

– Мы одна семья… это… ну, мы из одного рода, товарищ министр и товарищ генерал.

– А ты веришь в эти пророчества попа Тарабича?

– Верю… народ верит и… это… люди говорят, что он не ошибся, господин… простите, товарищ генерал и… товарищ генерал… – запутался заключенный.

– А этот твой дед… дед или прадед, хрен его знает… он предсказал нашу славную революцию, победу товарища Тито и партизан, победу справедливости и равенства… Скажи-ка мне, Тарабич, написано ли про генерала Слободана Пенезича-Крцуна в книге этого попа?

– Не знаю, товарищ генерал и товарищ министр.

– Как это не знаешь, мать твою кулацкую?

– Я не умею ни читать, ни писать.

– Все ты умеешь и все ты знаешь, курва деревенская, – покрутил головой Пенезич. – Ты знаешь это говно бородатое? – он показал на Михайловича.

– Не знаю, – крестьянин опустил глаза.

– Врешь, бандит! – заорал Крцун. – Подойди поближе и посмотри.

– Я не знаю его, товарищ генерал. – Голос крестьянина дрожал.

– Когда и за что тебя арестовали?

– Десять месяцев назад, когда я пахал под озимые, товарищ генерал.

– Когда пахал. Значит, мои тебя взяли за то, что ты пахал, – он ударил крестьянина кулаком в живот. – А четником ты не был? Не был ли ты за короля и за Дражу?

– Я был и в партизанах, товарищ генерал, – крестьянин держался руками за живот и переминался с ноги на ногу.

– А когда же это ты, дерьмо бородатое, был в партизанах?

– С октября сорок четвертого и до конца войны… и я, и мой брат Милован. Мы оба, товарищ генерал.

– Брат тоже в тюрьме?

– Он погиб на Сремском фронте, товарищ министр.

– Так ты же наш, мать твою растак, – похлопал его по плечу Пенезич.

– Наш… я всегда был наш, товарищ генерал, – приободрился Тарабич. – Гнию здесь уже почти целый год, а дома ждут голодные рты. Некому ни скосить, ни посеять, ни крышу починить, – он едва сдерживал слезы.

– Кто у тебя остался дома? – неожиданно задал вопрос генерал Михайлович.

Крцун растерялся, он как будто не верил своим ушам. Закуривая сигарету, он не спускал взгляда с Михайловича.

– Можно? – спросил крестьянин.

– Что можно? – рявкнул Пенезич.

– Можно ли, товарищ генерал, ответить?

– Если бы он меня спросил, я знал бы, что отвечать.

– Я тоже знаю, просто я не хочу нарушать порядок и… это… если вы разрешаете… – заикался Тарабич. – У меня трое детей, и еще четверо от покойного брата, один другого меньше. Жена моя сломала ногу, и снохе приходится все самой делать… Муку мучает… а я не успел на хлев крышу положить… партизаны мне хлев подожгли, – вылетело у него и тут же его от ужаса прошиб холодный пот. – То есть… это четники подожгли… Немцы, немцы это были… Вот вам крест! – Он смотрел теперь не на Михайловича, а на Крцуна.

– Ты долго был с четниками? – спросил его Пенезич спокойно. – Признавайся по-честному, я тебе ничего не сделаю… Вот, возьми, закуривай, – он протянул ему сигарету.

– Три года… то есть, да, до лета сорок первого и до тех пор, пока… до Елова Горы, – он казался комком страха, молящий взгляд его застыл на Крцуне. – Я во всем признался, в протоколе… Я ошибся, но потом, в партизанах… брат мой погиб за нашу победу, товарищ генерал.

– Ты человек хороший, ты наш, – подбадривал его Пенезич. – Небось четники-то тебя насильно мобилизовали?

– Так оно и было, – с готовностью отвечал крестьянин и искоса бросил взгляд на Дражу.

– То есть… как бы это сказать… то есть не то что бы насильно, но народ поднялся… одни туда, другие сюда…

– Ну, а все же, скажи по совести, кого было больше? – усмехнулся Крцун. – Тех, которые туда, или тех, которые сюда?

– Тех, которые туда… Кроме двух домов, все из наших краев, все мы были за короля…

– За Лондон?! Вы за ними пошли, мать вашу растак?!

– Мы были в армии короля, товарищ генерал. Я все подписал в протоколе… Это была моя ошибка… Я же неграмотный, я не понимал, какая сторона борется за народ и за равенство.

– А сейчас ты знаешь, кто выступает за народ, за братство и единство, за равенство и счастье всех людей? – прищурился Пенезич.

– Знаю, как же не знать, товарищ министр. Сейчас это знает вся Сербия.

– А скажи-ка, ты убил кого-нибудь, пока был с четниками?