Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Невероятно! – воскликнул Патрик с самым отрадным энтузиазмом, когда я показала ему фотографию Сары. – Какая красавица! Маргарет, ты можешь пригласить ее к нам в Англию?

– Она пока еще слишком молода, – ответила я. – Но через год-другой – возможно…

Мои мысли резво устремились вперед, я представила себе, как Сара упрашивает Фрэнсиса отвезти ее в Европу, а тот не в силах противиться ее просьбам, потому что обожает. Сара и Фрэнсис приезжают в Англию, останавливаются у нас на Сент-Джеймс-сквер. Мои мысли перестали скакать с одного на другое, пошли в ногу вместе с моим романтическим воображением. Патрик и Сара встречаются, влюбляются без памяти, женятся. Сара остается со мной в Англии, Фрэнсис, конечно, не сможет противиться желанию часто приезжать в Европу, чтобы повидаться с нами обеими, Патрик будет великолепно устроен и недосягаем для меня, с моими необъяснимыми пристрастиями…

– Она довольно привлекательная, правда, – согласилась я обыденным тоном Патрику. Проведя семь лет в Англии, я вполне освоила лукавое использование преуменьшения. – Подумала, тебе будет интересно увидеть последнюю фотографию кузины, а мы с ней часто переписываемся.

После этого я бросила эту тему, как горячий пирог, прежде чем один из нас не обжегся о нее.

Собрались все. Приехала Катерин с мужем, горничной, чемоданом и в бриллиантах. Маделин приехала одна, облаченная в костюм темно-синего цвета, с потрепанной черной сумкой. Аннабель появилась на великолепной гнедой кобыле вместе с неуловимым Альфредом на поводке. Аннабель была счастлива увидеть наконец своих дочерей. Их дед, с которым они жили в Нортумберленде, не позволил им оставаться в Клонах-корте, но Аннабель тут же приехала в Кашельмару, чтобы повидаться с ними. Эта встреча стала для нее потрясением. Она думала о них как о маленьких девочках из детской, но Кларе уже исполнилось пятнадцать, а Эдит была на год моложе, обе они достигли такого возраста, чтобы холодно встретить мать, а на ее мужа поглядывать с видом истинных аристократок сверху вниз. Бедняга Альфред! Он оказался хорошим парнем и в Кашельмаре чувствовал себя не в своей тарелке. Я бы тоже чувствовала себя не в своей тарелке на его месте и в итоге не смогла воспротивиться моему неизменному порыву вмешиваться в чужие дела.

– Вы очень жестоки, – выговаривала я девочкам. – Разве мистер Смит бьет вашу мать? Разве он ее угнетает, делает ее жизнь невыносимой? Вы должны быть благодарны, что у нее добрый, заботливый муж, что она с ним счастлива, а что касается самой вашей матери, то, думаю, ваше отношение к ней неоправданно. Я знаю, она нехорошо поступила, оставив вас, но теперь жалеет об этом, и я убеждена, вы, как минимум, могли бы попытаться быть добры с нею, если еще не можете простить за то, что она сделала. В любом случае это совершенно не по-христиански – таить злобу и держаться от нее подальше. Разве бабушка и дедушка в Нортумберленде не ходят с вами в церковь? Ваше поведение бросает тень на их старания воспитать вас добродетельными девочками.

Я, как и предполагала, пристыдила девочек, и, к моему удовлетворению, они и в самом деле попытались загладить свою вину. Они не были плохими, но мне оставалось только пожалеть, что Клара и Эдит не пошли в мать, которую я находила все более и более приятной в общении. Клара была очень миленькой, хотя чуточку медлительной, а Эдит – бедняжка Эдит! – оказалась неуклюжей дурнушкой и едва могла поддержать беседу. Но мне известно, что такое страдать в тени хорошенькой старшей сестры, а четырнадцать лет – трудный возраст.

Я тем временем продолжала с успехом вмешиваться в чужие дела и считала свое вмешательство в высшей степени успешным.

– Эдвард, пожалуйста, ты мне обещал, что не будешь говорить с Маделин о замужестве! – умоляла я его, и муж заверил меня со смехом: он уже смирился с тем, что Маделин останется старой девой. – И о ее работе сестрой милосердия? – не отставала я.

– Что ж, если я должен простить ее, пригласив в мой дом, то, видимо, и с этим мне придется смириться, – неохотно согласился он, но на деле вел себя с Маделин очень пристойно.

Поскольку сама она была, как всегда, безмятежна, несмотря на свое жуткое существование в лондонском Ист-Энде, им удалось не поссориться друг с другом. Маделин получала теперь небольшое жалованье, так что не жила в абсолютной нищете, но руки у нее огрубели от тяжелой работы, и я часто спрашивала себя, как она выносит такую жизнь, в особенности еще и потому, что могла бы жить в роскоши, как и Катерин.