Вячеслав Софронов - Путь диких гусей

— Догоните этих лис сибирских! Схватите за длинный хвост и тащите сюда. Мы им покажем, как от нас по лесам прятаться!

Нависшая опасность подхлестнула воинов и дала новые силы, на что уже никто и не надеялся. Сибирская зима не на шутку напугала степняков, и в сравнении с ней таящийся по урманам и урочищам враг казался не столь страшен. В зиме и снеге была какая-то неотвратимость. Она, как чума или черная оспа, не жалела никого и, что самое главное, — была невидима, а оттого страшна еще больше.

Часть сотен Кучум рассредоточил по улусам перешедших на его сторону мурз, так их было легче прокормить. Но, оставив меньше половины воинов в Кашлыке, он понимал, что тем самым играет с огнем. В случае нападения сибирцев он оказался бы в ловушке. С другой стороны, сотни, что разместились по ближайшим городкам, по первому сигналу придут на выручку. И это было ему на руку. Но более всего хан опасался недовольства и повторения осеннего бунта. Правда, после того, как Карача расправился с пятой сотней, открытых признаков недовольства никто не проявлял. Но сам-то хан понимал, что то временное спокойствие, и попади туда искра… вспыхнет бунт, и несдобровать ему. Потому он даже обрадовался, что сибирцы дали о себе знать и, возможно, наступят хоть какие-то военные действия и отвлекут воинов от вынужденного безделья.

Меж тем Сабанак с полусотней легко проскочил начало пути вдоль стен городка, но вынужден был перейти на шаг, едва въехал в лес. Снег доставал коням лишь до бабок, но недавняя оттепель сплавила его в твердую корку, сверху образовался наст, который больно ранил ноги степным скакунам. Пришлось вытянуться в длинную цепочку, тем более, что лесная тропинка, проходящая меж вечнозеленых елей, петляла и извивалась.

— Вот их следы, — закричал пробирающийся чуть впереди от Сабанака воин, — тоже цепочкой шли.

— Смотри внимательней, — отозвался тот, оглядываясь по сторонам.

Но хмурый утренний лес казался неживым, и даже не верилось, что кто-то может прятаться меж деревьев. Лишь хруст снега сопровождал продвижение отряда да изредка вскрикивала невидимая птица в глубине леса.

Вскоре Сабанак заметил, что следы преследуемых ими сибирцев разделились. Часть их пошла вправо, поворачивая в сторону Иртыша, а остальные продолжили путь па север.

"Что-то они замыслили, — подумал он, — не засаду ли готовят?" Чуть приотстав, пропуская вперед остальных воинов, а потом подозвал к себе двоих и велел ехать следом.

— Проверим, куда они повернули, — объяснил им причину, — может, сзади на нас напасть собираются…

Воины молча повиновались, понукая коней. Неожиданно на пути их оказался овраг, на дне которого поблескивала еще не скованная окончательно льдом речка. Следы лыж вели к ней, а потом резко обрывались.

— Куда их шайтан дел? — удивился Сабанак. — Не под воду же они ушли?

Осторожно спустились на дно оврага и принялись рассматривать следы от лыж, доходившие до самой кромки воды и нигде больше по берегу невидимые.

— Однако, они в воду вошли, а в воде следы разве увидишь, — произнес шепотом один из воинов.

— Может быть, может быть… — согласился с ним Сабанак. — Поехали вдоль речки, проверим.

Но осуществить это было не так-то просто, поскольку по берегу лежали старые полусгнившие деревья, через которые пришлось перелазить, понуждая коней карабкаться через завалы. А вскоре и совсем спешились и повели животных на поводу. Наконец, выбрались на открытое место, и тут же увидели следы от лыж, которые вели, казалось бы, из самой воды.

— Ну, что я вам говорил, — произнес тихо Сабанак, — надо возвращаться к отряду, а то еще потеряют.

И только он произнес эти слова, как оба его спутника вскрикнули, и не успел он определить, что же случилось, как рухнул на землю, сваленный невидимой силой, захлестнувшей горло. Сабанак открыл рог, пытаясь впустить в легкие побольше воздуха, но сознание затуманилось, и он погрузился в небытие.

Очнулся Сабанак уже со связанными руками, и весь он был оплетен прочным волосяным арканом, который и накинули на него из засады. Поведя глазами, ему удалось рассмотреть двух своих воинов наполовину раздетых и бездыханных. Несколько сибирцев стягивали с них до спехи и одежду.

— Ага, очнулся, — произнес один из них, судя по всему, старший, в шлеме с разноцветными перьями и большой бляхой на груди. В центре ее был вделан ярко-красный камень, оплетенный золотой паутинкой. Его широкоскулое лицо могло принадлежать скорее бухарцу-сарту, чем сибирцу.