Аркон Дарол - Тайные общества.

Кто же такой этот Хасан? Он был сыном шиита из Хорасана, религиозного фанатика, который утверждал, что ведет свой род от куфийских [8]арабов, что тогда, как и сейчас, давало человеку право претендовать на высокое положение среди мусульман. Правда, соседи, среди которых было много шиитов, не сомневались в том, что он чистокровный перс, как и все его предки. Принято считать, что правдивой является именно вторая версия. Поскольку губернатор провинции был правоверным мусульманином, отец Хасана изо всех сил демонстрировал свою приверженность традиционному исламу, что вполне согласуется с шиитской доктриной разумного утаивания. Впрочем, его религиозная искренность все же вызывала сомнения у власть предержащих, так что в итоге он полностью отошел от дел, а своего сына Хасана отправил в правоверную школу. Это была не обычная школа, а скорее религиозный кружок под руководством грозного имама Мувафига; говорили, что те, кто посещает его уроки, имеют много шансов приобрести со временем большую силу.

Именно там Хасан встретил Омара Хайяма, сочинителя и астронома, ставшего позднее самым великим персидским поэтом. Другим его соучеником был выходец из крестьянской среды Низам-эль-Мульк, который достиг впоследствии поста премьер-министра. Из автобиографии Низама следует, что три мальчика заключили между собой договор, в соответствии с которым первый, кто преуспеет по службе, должен будет помочь остальным.

Низам довольно быстро стал визирем Альп Арслана, турецкого султана, правившего в Персии. В соответствии с уговором он помог Омару получить пенсию, позволившую тому вести легкую и приятную жизнь в его любимом Нишапуре, где поэт написал множество своих знаменитых рубай. Хасан же до поры до времени оставался в тени, путешествуя по Среднему Востоку в ожидании своего часа. Вскоре султан Арслан по прозвищу Лев умер, и его сменил Мелик-шах. И тут Хасан внезапно обращается к Низаму с просьбой предоставить ему место при дворе. Визирь с радостью исполнил юношеский уговор, добившись для своего друга высокого поста. Но вот что он пишет в автобиографии: ‹В самых лестных выражениях я рекомендовал Хасана султану, и он стал министром. Но, как и его отец, Хасан оказался лжецом и корыстолюбцем. С удивительным лицемерием он выдавал себя за человека набожного, что никак не соответствовало истине. Вскоре он полностью околдовал шаха…›

Мелик-шах был молод и неопытен, а Хасан поднаторел в шиитском искусстве пускать людям пыль в глаза, добиваясь их доверия. И все же Низам, имевший за плечами многие годы честной службы и ратных подвигов, еще оставался самым влиятельным человеком в королевстве. Хасан решил устранить его.

В 1078 году султан пожелал, чтобы ему представили полный отчет по доходам и расходам королевства. Низам заявил, что на это потребуется более года; Хасан же утверждал, что справится с работой за сорок дней. Работу поручили ему. В назначенный срок счета были готовы, но в последний момент вмешался Низам, который сказал султану: ‹Господин, этот человек всех нас погубит. Во имя Аллаха, мы должны помешать ему, хотя у меня не поднимется рука на друга детства›. Правда это или нет, но говорят, будто Низам устроил дело таким образом, что в окончательный вариант счетов вкрались ошибки, причем настолько серьезные, что Мелик-шах в ярости отправил Хасана в ссылку: поскольку тот хвалился, что написал все собственной рукой, оправдаться ему не удалось.

Хасан укрылся в Исфахане, где у него были друзья. До нас дошел рассказ об одном эпизоде, весьма характерном для этого человека. Один из его друзей, Абу-аль-Фазаль, пишет, что, закончив горькое повествование о своей опале, Хасан закричал в приступе безудержной ярости: ‹Если бы только у меня было два верных помощника, всего лишь два, я бы свалил и этого турка, и этого крестьянина!›

Решив, что у Хасана от горя помутился рассудок, Фазаль постарался развеять его мрачное настроение, но тот заявил, что поклялся отомстить обидчикам и у него есть план. Для осуществления этого плана он и отправился в Египет.

Позже Фазаль стал одним из ближайших помощников предводителя ассасинов; через двадцать лет Хасан напомнил ему тот разговор в Исфахане. ‹Видишь, - сказал он, - я здесь, в Аламуте; я являюсь повелителем врего того, что созерцаю, и многого другого. Султан и его визирь-крестьянин мертвы. Разве я не сдержал слова? Разве я был безумен, когда говорил, что мне нужны всего лишь двое преданных помощников?…›