Джефри Триз - Фиалковый венец. Повесть

Лукиан, резвясь в заводи, как дельфин, окатил его градом брызг.

- Да очнись же, Алексид! Или ты вдруг окаменел?

Еще несколько минут они гонялись друг за другом и ныряли, а потом вылезли на залитый солнцем уступ. Их мокрая кожа блестела, и оба были похожи на статуи - Алексид на бронзовую, а Лукиан на вырезанную из слоновой кости.

- Жаль, мы не захватили оливкового масла, чтобы натереться, - недовольно проворчал Лукиан.

- Того и гляди, ты начнешь носить с собой флакон с притираниями, - засмеялся Алексид.

- Ну, я не такой дурак. Пусть ими хвастают щеголи. Вроде этого Гиппия.

Лукиан презрительно усмехнулся. Флаконы с притираниями, так же как длинные волосы, ароматные смолы и драгоценности, были непременной принадлежностью юных отпрысков «первых афинских семей», как выражались они сами. Сограждане, впрочем, называли их гораздо менее лестными словами.

- Скажи-ка мне еще раз стихи, которые ты о нем сочинил, - попросил Лукиан.

Алексид выполнил его просьбу и добавил еще несколько тут же сочиненных строк. Лукиан одобрительно засмеялся:

- Очень неплохо!

- Ну, это-то совсем не трудно. Такие безделки слагаются сами собой, было бы подходящее нестроение. Вот если бы я умел сочинять настоящие стихи!

- Как Гомер?

- Нет! В наши дни нельзя писать, как Гомер.

- А как кто?

- Как Еврипид.

Лукиан, по-видимому, не ожидал такого ответа.

- Мой отец невысокого мнения в Еврипиде, - сказал он. - Он называет его «этот проходимец». Говорят, его мать была простой рыночной торговкой и продавала овощи, а он развелся с женой и…

- Все это только сплетни! - Алексид порой досадовал на друга: ну почему Лукиан всегда думает, как все, и никогда ни в чем не сомневается? - А если это даже и правда, его трагедии не стали от этого хуже.

- Отцу и его трагедии не нравятся. Он говорил, что они внушают людям всякие мысли.

- Ну и что? По-моему, это-то и хорошо.

- Ты прекрасно понимаешь, что я хотел сказать, - ответил Лукиан, перекатываясь набок и подставляя солнцу последние невысохшие капли влаги между лопатками. - И, во всяком случае, спорить я не собираюсь. Ты всегда ухитряешься так истолковать мои слова, будто я неправ. Но мой отец знает, что говорит, и он постарше тебя.

- В таком случае, Еврипид мудрее нас всех, - ответил Алексид, и в его карих глазах вспыхнули лукавые искорки. - Ведь ему уже стукнуло семьдесят, а может, и больше.

Освеженные купанием, друзья надели свои хитоны и пошли дальше по ущелью, неся сандалии в руках, чтобы переходить перекаты вброд.

- Мне тут нравится, - сказал Алексид. - Мы совсем одни, и кругом на десятки стадиев ни одного человека.

- Что это? - Лукиан вдруг остановился, ухватившись правой лукой за молоденькое деревце, чтобы не потерять равновесия: в эту минуту он как раз взбирался по крутому, нагретому солнцем склону.

Алексид прислушался, но услышал только журчание и плеск воды на камнях.

- Наверно, опять кукушка? - спросил он.

- Нет. Какая-то музыка.

- Музыка - здесь?

- Так мне показалось. Как будто флейта или свирель. Но ведь этого же не может быть, правда?

- Конечно! Если только тут не скрывается сам бог Пан. А смертных пастухов поблизости нет, - пошутил Алексид.

Но Лукиан чуть-чуть побледнел.

- Не следует говорить такие вещи, Алексид!

- Но ведь в этих местах и правда никто не пасет ни овец, ни коз…

- Я не о том. Не следует упоминать имя бога… да еще таким тоном.

Это может плохо кончиться.

Алексид весело улыбнулся:

- Мне еще не доводилось слышать, чтобы Пан бродил под самыми стенами Афин. Интересно было бы взглянуть на него.

- Да замолчи ты наконец! - воскликнул Лукиан. - На богов смотреть нельзя.

- А ты знаешь людей, которые их видели?

- Нет. Но в старину это бывало очень часто.

- В седую старину, - согласился Алексид. - По правде говоря, поэтам без таких встреч пришлось бы туго. А какая это была музыка?

- Она была… ну… какая-то нездешняя. Я такой никогда не слыхал.

- Да твой отец, кажется, и не одобряет игру на флейте? - лукаво спросил Алексид.

- Да.

- И мой тоже. Он не позволил мне учиться у флейтиста. «Благородные мужи играют на лирах, - передразнил она отца. - А флейта годится только для женщин. Эта музыка слишком уж чувствительна».

- Вот и мой отец говорит то же самое.

- Отцы все на один лад, - вздохнул Алексид. - И где только они набираются одинаковых мнений, слепленных по одному образцу! Может, их выдают полноправным гражданам вместе с табличками для голосования?

- Я больше ничего не слышу, - сухо сказал Лукиан. - Наверно, мне померещилось.