Мария Голикова - Зима с Франсуа Вийоном

Наконец Жан-Мишель твёрдо решил разузнать о жизни Вийона всё, что только можно, и на этом успокоился.

Стоило Жану-Мишелю взяться за поиски сведений о Вийоне, на него их посыпалось множество — только Жана-Мишеля это не обрадовало, а смутило и не на шутку расстроило: таких сведений он никак не ожидал. Ни слова о поэзии — зато целый ворох историй о преступлениях, шалостях и прочих похождениях Вийона. Николя, приятель Анри, владелец вывески с Толстой Марго, едва услышав имя Вийона, расхохотался:

— Да-да, знатный был поэт! Ограбил Наваррский коллеж! Их шайка залезла в казну теологического факультета, и не когда-нибудь, а прямо в ночь на Рождество! Вот уж добрые христиане! Этот Вийон потом пустился в бега, только его и видели… И стишки у него, говорят, тоже под стать ремеслу — на воровском языке!

— Ты сам-то их читал?

— Не читал, зато слышал парочку его баллад в «Корове» — знаешь такую таверну? Рекомендую… Их славно исполнял Красавчик Тибо… Хорошие песенки, весёлые! Хотя тебе не понравятся.

— Это ещё почему?

Николя расхохотался и хлопнул Жана-Мишеля по плечу.

— Ну, ты же у нас такой святоша, краснеешь от самой невинной шутки — куда тебе слушать баллады Вийона!

Жан-Мишель достал сборник стихов Вийона и показал Николя.

— Я внимательно прочитал эту книгу не на один раз и не нашёл в ней ничего, что оскорбило бы моё нравственное чувство! И стихи на жаргоне я читал, они смешные, да и только, — это просто шутка! Вийон верил в Бога, и у меня не возникло никаких сомнений в его вере!

Николя повертел книгу в руках — безо всякого интереса, просто из вежливости, и протянул:

— Ну не знаю… Для издания-то, ясное дело, выбрали стишки поприличнее. Но есть и другие, ты уж мне поверь.

— А может, те другие вовсе не Вийон написал?

Николя не ожидал такого поворота.

— Не Вийон? А кто же ещё? Ну ты чудак…

Любитель латыни Поль, услышав разговор о Вийоне, подошёл к Жану-Мишелю и важно произнёс:

— После той нашей беседы я слышал, что этот так называемый поэт Вийон не только вор и разбойник, но и убийца. На его руках кровь священника Филиппа Сермуаза. Бедный святой отец, верно, пытался наставить негодяя Вийона на путь истинный, но вместо благодарности и покаяния получил жестокий удар кинжалом в живот, от которого умер в муках… Признаюсь тебе, Жан-Мишель, меня так потрясла эта история, что я до сих пор не могу забыть о ней. Когда я узнал её, сразу вспомнил про тебя. Я бы на твоём месте немедленно бросил читать эти стихи — поверь мне, они несут в себе зло и подвергают твою душу опасности! Вот тебе ещё одно доказательство того, что стихи не может писать кто попало и на каком попало языке! Благородная латынь…

Жан-Мишель прервал его.

— Постой, Поль! Если уж нам с тобой известно об этом убийстве, правосудию определённо стало известно раньше! Раз оно не наказало Вийона, значит, он не был виновен! Может, там просто произошёл несчастный случай? В жизни всякое бывает!

— Ну прошу тебя… — Поль всем своим видом выражал досаду и готовность защищать поруганную нравственность. — Я знаю это не со слов досужих сплетников! Мой сосед — двоюродный племянник стражника, который издали видел ссору Вийона и Сермуаза, а потом принимал участие в расследовании. Свершив своё чёрное дело, Вийон сбежал. Укрылся где-то и писал королю прошения о помиловании… Да, он сумел как-то выкрутиться, в конце концов получил помилование, только чего оно стоит? Убийство есть убийство, бедного священника не вернёшь, хотя я уверен, что его добрая душа уже давно в раю. А вот душа Вийона навеки запятнана кровью праведника! Вот только по его стихам никакого раскаяния не заметно. Просто не могу поверить, что этот нечестивый человек был способен делать столь ужасные вещи и при этом ещё писать стихи!

Другой знакомец Жана-Мишеля поведал, что Вийон погряз в грехе разврата, и добавил, что о его оргиях с самыми грубыми и распутными девками Парижа до сих пор ходят легенды. Третьи уверяли, что Вийон был причастен к нескольким громким ограблениям на большой дороге, четвёртые — что он был членом шайки разбойников-кокийяров, не имевших привычки оставлять своих жертв в живых…

Всё это не на шутку обескуражило Жана-Мишеля и даже охладило его интерес к стихам. Теперь, когда он брал в руки книгу Вийона, в его воображении возникали ужасные преступления, о которых он услышал от знакомых, и стихи казались ему огромным, чудовищным, дьявольским обманом. При этом сами по себе они нравились ему по-прежнему. Но если Вийон не был безнравственным разбойником, каким его изображала людская молва, значит, молва ошибалась, — а поверить в это было трудно и страшно.