Савако Ариёси - Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

Оцуги рассчитывала на отменное здоровье Каэ, но, ко всеобщему ужасу, девушка начала заметно худеть, и вскоре от нее остались кожа да кости. Вполне возможно, виной подобного ребяческого волнения и наивного взгляда на вещи являлась та тепличная жизнь, которую она вела в доме строгого самурая. И теперь, когда ей предстояло стать замужней женщиной, Каэ все еще была одержима красотой Оцуги. Об Умпэе, своем женихе, она и думать не думала.

Осенью 2-го года Тэммэй [18]Имосэ устроили роскошный прощальный пир для своей дочери, которая должна была уйти в дом жениха. После этого, согласно местной традиции, Каэ в белом шелковом покрове и изысканном свадебном кимоно в сопровождении родственников направилась в паланкине в Хираяму.

По прибытии невеста одна вступила в дом, где ее тепло встретила взволнованная Оцуги. Женщина взяла Каэ за руку и проводила в гостиную. Там Каэ ожидала специальная подушечка. Церемония должна была пройти в отсутствие жениха, который более полугода назад уехал в Киото. (Вне всякого сомнения, именно это обстоятельство послужило причиной тому, что в составленной намного позже биографии Сэйсю Ханаоки дата его бракосочетания указывается весьма расплывчато.) Можно ли считать такого рода мероприятие обычным для того времени? Нет, на самом деле это было редкое исключение из правил. Однако никаких нареканий подобные действия не вызывали. И еще, поскольку жених рассчитывал вернуться в отчий дом, его отсутствие на свадебной церемонии никоим образом не влияло на положение невесты в новой семье. Для Каэ это в любом случае ничего не меняло, поскольку ее будущая свекровь заранее обо всем позаботилась.

Место Умпэя подле низкого деревянного столика занял знаменитый трактат под названием «Хондзо комоку». [19]Книга представляла собой бесценный манускрипт, старательно переписанный от руки изящным почерком. Составленный Ли Шичэнем во времена династии Мин, [20]этот травник считался классическим китайским руководством по лекарственным растениям. Дед Умпэя, Унсэн Наомаса Ханаока, переписал его еще в пору своего ученичества. Начиная с Унсэна, Ханаока стали практиковать врачевание, забросив все остальные занятия, чем и объясняется особая ценность «Хондзо комоку» для этой семьи. Три поколения Ханаока – Унсэн Наомаса, его сын Наомити и теперь вот Умпэй – полностью постигли содержание трактата; потрепанные страницы, выцветшая тушь и потертые дощечки переплета были тому свидетелями. Появившись на свадебном пиру, достопочтенный текст, казалось, создавал иллюзию присутствия жениха и молчаливо напоминал Каэ, что с этого самого момента она становится членом семейства, верой и правдой служащего медицине.

Каэ, которая только что прибыла с шумного праздника в доме Имосэ, почувствовала себя одиноко, и ее пробирала дрожь под взглядами собравшихся Ханаока – Наомити, Оцуги, сестер и младшего брата Умпэя. Двое взрослых братьев отсутствовали. Один в то время проходил обучение в гильдии торговцев – возможность, которая появилась не без участия Мацумото; другой совсем недавно вступил в ряды духовенства. В доме осталось пятеро отпрысков: Окацу, ровесница Каэ, Корику – на два года младше, две маленькие сестренки и трехлетний Рёхэй. Каэ с трудом различала их лица сквозь плотный шелк свадебного покрова.

Оцуги с достоинством встала и подняла покров Каэ. Рёан Симомура, подручный Наомити, принялся разливать холодное сакэ по старинным ярко-красным глазурованным тёко. [21]Наблюдая за тем, как сакэ поднимается со дна к краям чашечки, Каэ раздумывала о своей новой жизни. В голове теснились сотни мыслей. Но одна взяла верх над остальными: если этот напиток действительно должен ввести ее в семью, она просто обязана любой ценой проглотить его. [22]Девушка подняла голову и увидела, что Оцуги держит в руках свою чашечку и тепло смотрит на невестку, улыбчивые глаза словно посылают ей знак: «Все будет хорошо. Просто выпей сакэ. Мы так ждали этого дня!»

И хотя это проявление любви смутило Каэ, она почувствовала себя намного лучше и поспешно поднесла тёко к губам, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Она никогда не пробовала горячительных напитков, если не считать хризантемовой водки, [23]которую ей дозволялось пригубить на девятый день девятого месяца. По мере того как холодная жидкость текла вниз по горлу, по венам разливалось тепло, и у нее вырвался вздох облегчения. Но, поняв, что она слишком рано начала свободно дышать в доме, в котором пока еще была чужой, девушка покраснела до самых корней волос.