Алексей Петрович осторожно вытащил одну из книг, раскрыл, долго вглядывался в портрет моложавого полковника с пятью орденами и двумя медалями на груди. Что ж, стрелять ему приходилось редко, а рисковать жизнью — сколько угодно. Так что свои ордена и медали он заслужил. Он никогда не нравился себе на фото, но на этот раз портрет его вполне удовлетворил: такого мужчину женщины не могут не замечать. Вот только он не помнит, когда, где и кто его фотографировал.
И, забыв о подарках и привезенных книгах, Алексей Петрович углубился в свою собственную, отыскивая те места, которых коснулись недремлющие руки цензора.
Главный редактор «Правды» Петр Николаевич Поспелов встретил Алексея Петровича неожиданно радушно и приветливо, будто и не было разгромной статьи в «Литературке». Он вышел из-за стола, протягивая Задонову обе руки, его пронзительные глаза смотрели сквозь круглые очки улыбчиво и с пониманием.
— Как добрались, Алексей Петрович? Выглядите вы прекрасно, хотя и помяты, и седины прибавилось, но — молодцом, молодцом… Книгу свою видели?
Алексей Петрович, легко поддающийся на лесть и ласку, широко улыбался в ответ на быстрые вопросы Главного и кивал головой, не успевая вставить ни одного слова.
Посадив его в кресло возле небольшого столика, Поспелов попросил принести чаю и только после того, как было выпито по чашке, заговорил о делах.
— Статью о себе, то есть о своей книге, надеюсь, прочел, — перешел Поспелов на ты, что случалось с ним редко и говорило о доверительности к собеседнику. — Тут и в мой огород камешек, поскольку способствовал и торопил с изданием. Надо признать, что камешек не слишком большой, не булыжник. От таких камешков разве что небольшая шишка образуется, но не смертельно, нет, не смертельно, так что не будем убиваться и предаваться отчаянию. Тем более что статья появилась тогда, когда поезд давно ушел. Видать, кто-то наверху прочитал с опозданием и загорелся… Ну, как у нас иногда бывает. А вызвать тебя в Москву все равно пришлось: никуда не денешься — реагируем. Да. Таков порядок. Правда, можно было что-то убрать, смягчить. Я уж потом, после статьи то есть, посмотрел внимательно: можно было и, пожалуй, нужно. Но — спешка… спешка нас губит. Впрочем, я все о статье да о статье. Бог с ней, со статьей. Три к носу. Рассказывай, как съездил. Вернее — как поездил.
Алексей Петрович стал рассказывать, стараясь покороче. Поспелов кивал головой, тер подбородок.
В кабинет бесшумно заходила секретарша, приносила бумаги, клала на стол. Поспелов провожал ее взглядом, морщился. Иногда тихо, но настойчиво дребезжал телефон. Алексей Петрович скомкал свой рассказ, замолчал.
— Вот ведь положеньице: поговорить не дадут, — извиняющимся тоном произнес Поспелов, встал, пошел к столу, сел на свое место, показал движением руки на стул, и это уже был совсем другой человек: властный и непреклонный.
Алексей Петрович пересел к столу, замер в ожидании.
— Вот какое дело, Алексей Петрович, — заговорил Поспелов, крутя в руке карандаш. — Вызвал я вас из командировки не только потому, что статья и все такое, а потому что… Видите ли, у нас заболел собственный корреспондент по Средней Азии. Было две кандидатуры, но обе не прошли по состоянию здоровья. Вот я и подумал о вас… Вы ведь там, в Средней Азии, еще не работали, насколько мне известно… Большой нагрузки у вас не будет, так что времени на писательство хоть отбавляй, а всё при деле, и зарплата, и льготы… Квартира в Ташкенте обеспечена. Не понравится — будет особняк. У вас ведь, насколько мне известно, дети вполне самостоятельные, а вам с женой там будет хорошо…
— Сын у меня учится в военно-политическом, — вставил Алексей Петрович, не надеясь, что это как-то ему поможет, и еще до конца не понимая, почему именно он и почему так неожиданно.
— Ну, это… — отмахнулся Поспелов. — Это ерунда. Он ведь на казарменном положении. А на каникулы — к вам: фрукты, овощи…
— Да, разумеется, но я хотел, — приходил понемногу в себя Алексей Петрович. — Я хотел уйти из газеты вообще, вернуться к писательству. Война закончилась, много молодежи — пусть работает. Да и языков среднеазиатских не знаю…
По лицу Поспелова пробежала тень недовольства, и лицо стало неприветливым, оно съежилось и обострилось — неприятным стало лицо, нетерпимым, и глаза смотрели сквозь очки по-совиному колюче, недобро смотрели глаза Главного — как на провинившегося. И до Алексея Петровича наконец дошло: ссылка. И все, что говорил Поспелов до этого, лишь камуфляж и ерунда, призванные прикрыть главное: наверху прочитали и выразили неудовольствие, остальное — из обычной обоймы репрессивных мер. Не исключено, что и сам Поспелов приложил руку…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу