— Иуда!
А еще где-то в России остались дочь и внуки, могила жены…
Дремучев пил прямо из горлышка. Воспоминание о сыне пробудили в нем и многое другое, что он хотел бы забыть: работу в Белоруссии по восстановлению мостов, которые взрывали партизаны; то ожесточение в собственной душе, наступившее после Сталинграда, не раз толкавшее его на жестокость по отношению к пленным, работавшим в железнодорожных бригадах. Потом то же самое повторялось в других местах: в Венгрии, в Италии, Австрии. Но, видит бог, он не хотел жестокости. Но что же ему оставалось делать, если эти люди были столь упрямы в своих заблуждениях, что не понимали и не хотели понять, что и он, Дремучев, тоже за Россию, но без большевиков, без Сталина, без всего того, что они наворотили в той стране, которую знал и любил Дремучев. А вместе с ним и Анна, ставшая для него единственной отдушиной в этом рушащемся мире.
И вот Анны нет.
Дремучев допил коньяк, встал. Ноги держали с большим трудом, хотя голова оставалась ясной. Хватаясь руками за все, за что можно схватиться, он добрался до кушетки, опустился на колени. Долго смотрел в окоченевшие глаза Анны, затем закрыл их, чувствуя, как движутся под его тяжелыми пальцами глазные яблоки.
В наружную дверь ударили чем-то тяжелым.
— Поджечь бы все это, — подумал он, поднимаясь с пола.
Добрел до стола, сел так, чтобы видеть входную дверь. Долго смотрел на пистолет, с трудом осознавая его назначение. В душе раздувалась, точно пузырь, ненависть ко всему, что он должен покинуть.
Новый удар в дверь вернул его к действительности.
Он взвел курок, уставился неподвижным взором в темную утробу прихожей. После еще двух-трех ударов дверь слетела с петель, рухнула. В дверном проеме проявилась сутулая фигура казака в фуражке с красным околышем.
— Да тута хтой-то есть, — хрипло пролаяла эта фигура, продолжая расти и надвигаться на Дремучева.
Дремучев, испытывая странное чувство освобождения от всяких обязательств, выстрелил в эту фигуру. Затем еще в кого-то, и еще.
Там, на лестнице, дико закричали и завыли бабы.
Приставив пистолет к виску, Дремучев произнес:
— Будьте вы все трижды прокляты!
И нажал на курок…
Сталин вприщур посматривал на Трумэна и Черчилля, сидящих напротив за круглым столом.
У Трумэна лицо напряженное и неподвижное, как… как лицо Вышинского, оказавшегося не там, где ему положено быть. Увы, президент Гарри Трумэн это не Рузвельт: в Трумэне нет той благожелательности к русским, к их стране, нет той дружественной расположенности к самому Сталину, которые так щедро проявлял его предшественник, даже если все это было вынужденным и показным. Лицо Трумэна оживилось лишь однажды — это когда, надо думать, ему сообщили об успешном испытании атомной бомбы. Зато потом оно если и стало менее напряженным, то к неподвижности добавилась надменность и самоуверенность дикаря, получившего большую дубинку, в то время как больше никто такой дубинкой не обладает.
Но что особенно неожиданно, так это изменение в поведении британского премьера: тот теперь смотрит на Сталина так, точно его, Сталина, и нет вовсе, а на том месте, где он сидит, присутствует лишь его тень. С таким открытым пренебрежением на Сталина смотрел лишь Троцкий, но это было давно, и Троцкий сполна поплатился и за свое пренебрежение, и за свою заносчивость, и за свое служение капиталу, против которого он будто бы боролся. Увы, Черчилля не накажешь. Но это знак — знак того, что политика Запада по отношению к СССР вот-вот должна измениться. Следовательно, к этому изменению надо быть готовым, чтобы оно не застало врасплох и не принесло слишком большого ущерба стране, пострадавшей от войны.
Правда, пока все идет так, как было оговорено на Ялтинской конференции глав трех великих держав: все договоренности подтверждены, позиция СССР практически не встречает возражений. Но все это на ликующей волне общей победы, а переход к прямой конфронтации вряд ли был бы встречен народами Англии и Америки с пониманием и одобрением. К тому же как Трумэн, так и Черчилль рассчитывают на вступление СССР в войну с Японией, уверенные, что в противном случае им придется платить слишком дорогую цену за победу над нею. Зато они стараются всячески отодвинуть СССР от решения дальневосточных проблем и послевоенного устройства. Может, рассчитывают и еще на что-то. Скажем, на смерть самого Сталина… Ну, этого им еще долго ждать придется: мы, грузины, живем долго…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу