Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

— Вообще-то я, — буркнул бородатый мужик, — но щас его очередь.

— Что ж ты оплошал? — продолжал допрос Павел.

— Да не под силу одному, эвон весло-то какое!

— Так ты был один? — удивился Бестужев. Кузьма кивнул, опасливо глянув на бородача и Шишлова.

— Но у кормы всегда должно быть три человека! — сказал Павел. — А посему виноват старшой. Взять его! — указал Павел на кормщика.

Помощники схватили его и повалили на палубу. Странно, но тот не стал особенно сопротивляться и просить о милости. А когда Павел начал стегать его бечевой, бородач не кричал, не стонал, а как-то глухо, по-звериному рычал при каждом ударе.

Зрелище было отвратительно Бестужеву, он отошел к борту, отвернулся в сторону, но увидел, что Кузьма почему-то считает удары, вздрагивая при каждом из них. Так его же наказали кнутом перед отправкой в Сибирь! — вспомнил Бестужев. Не вынеся содроганий Кузьмы, он вдруг закричал: «Хватит!» Павел удивленно глянул на него и спросил, кого теперь.

— Никого! Ишь, понравилось!

— Да что вы? — обиделся Павел — Скажете тоже…

Парни отпустили бородача, тот встал и, кряхтя и сопя, начал надевать рубаху. Заскорузлая от пота, она сразу пропиталась полосами крови, проступавшей сквозь холстину. Бестужев смотрел и невольно удивлялся мужеству и достоинству мужика. А тот, не глядя ни на кого, пошел к корме. Бестужев обеспокоился, как бы он не бросился в воду. Бородач прислонился к кормовому пню, обхватив его руками, и только тогда обернулся. Во взгляде спокойствие, какая-то решимость и нечто вроде любопытства и уважения к Бестужеву. Нет, в воду не бросится, скорее сам кого-то спихнет.

Тут к барже подошла лодка, в которой сидели Пьянков и Митрофан. Подплывая сюда, они все видели и слышали.

— В следующий раз, — тихо сказал Бестужев, — это ожидает всякого, по чьей милости произойдет задержка. И последнее: Пьянков и Шишлов от командования отстраняются. Вместо них будет Митрофан Турчанинов…

Все с изумлением глянули на нового начальника, а тот от неловкости задвигал желваками, глядя на людей из-под густых темных бровей.

Разгружать товары пришлось не на сушу — берег был далеко, а на соседние баржи. Все, что можно, стали перевозить на лодках, а крупные ящики, бочки переносили на носилках из жердей. Рабочие трудились по пояс, а кое-где и по грудь в воде. Мальянгу, спешившего домой, Бестужев отправил обратно с первой же встречной лодкой, дав ему рубаху и более двух рублей серебром.

К концу следующего дня сверху показалась какая-то пестрая флотилия. Догадавшись, что это переселенцы. Бестужев предупредил Павла, чтобы никого не подпускали к баржам и никто не покидал их. Тот отчалил на оморочке к нижним баржам.

В лучах закатного солнца быстро приближалась лодка с парусом. В ней поднялся офицер Буйвид, давний знакомый Бестужева — не раз заезжал в Селенгинск. С лодки бросили конец, Чурин поймал и закрепил его.

— Вот не думал нагнать, — сказал Буйвид после приветствия.

— Не плавание, Дмитрий Федорович, а мука. Вам-то легче.

— Идем быстро, но бед хватает: люди болеют — животами маются. Нескольких уже схоронили. И с женщинами сладу нет, шестьдесят ссыльнокаторжных. Хотел пристать здесь, да мужики ваши могут передраться из-за них. Так что отправлю баб ниже, а тут стану сам, да и лошадей надо бы выгнать.

— Вот лужок хороший, — показал Бестужев, — становитесь там, а вечером ко мне.

Буйвид поплыл дальше, и вскоре мимо баржи стали проходить плоты. Дети махали руками, приветствуя стоящих на барже Бестужева и Чурина. Прошел плот с лошадьми.

— Гляньте, бабы, какие бравенькие стоят! — послышался крик с очередного плота, накрытого навесом из корья. Из-под него стали выглядывать, а затем и выскакивать женщины.

— В сам-деле бравые! Особенно старшой. Сразу видать — гвардеец!

На шум выбрались рабочие из трюма баржи.

— Мужиков-то скоко! Эй, старшой, пришли их к нам!

— И сам приходи!

За первым плотом — второй, и все в том же духе. Да похлеще. И мужики стали отвечать криками, махать руками.

— Совсем одурели бабы, — усмехнулся Чурин.

— И наши хороши, — сказал Бестужев, видя, как орут, пританцовывают мужики.

Двое охранников бросились к краю плота, отталкивая женщин.

— Прочь, бесстыжие! Креста на вас нет!

Третий плот, возбужденный криками первых, оказался самым шумным. Никогда Бестужев не слышал столь грубых шуток, не видел таких циничных жестов.

Одну из девок на краю плота в сутолоке столкнули в воду. Казак, пытаясь удержать ее, упал вслед за ней, но, испугавшись, сразу же забрался обратно. А девку — то ли она захлебнулась, то ли не умела плавать — понесло быстрым течением в сторону.