Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

— Ну уж, — хмыкнул Шишлов, — нехристи, басурмане!

— У них своя вера — поклоняются духам предков, животным, а многие сейчас принимают нашу веру…

— На Ангаре среди крещеных бурят полно шаманов, — перебил Шишлов, — какие из них христиане, если они после церкви камланье под бубен слушают?

— Буряты веками были шаманистами, сразу отвыкнуть трудно.

— То-то и оно! Так что не ровня нам эти ошарашки! Бестужев передернулся при этих словах, но сдержался.

— Отчего ты считаешь себя выше?

— Да я вольный казак, на передовом рубеже Расею от басурманов охраняю!

— Ты вольный казак? Да Мяльянга в тыщу раз свободнее тебя! Да и сколько инородцев теперь в казачьем войске..

— Какие это казаки, — упирался Шишлов, — унтовое войско, и то без году неделя.

— Известно ли тебе, что слово «казак» степного происхождения? Знаешь ли ты, что Селенгинский полк, в котором сражались и буряты, еще на Бородинском поле за Русь стоял?

— Не-ет, — удивленно протянул Шишлов.

— А откуда разные веры? — спросил Митрофан. Мы вот Лунина хоронили, священник неправославный был.

— Католик. А веры разные потому, что всяк народ своего бога имеет. Монголы, китайцы — Будду, татары, турки — Аллаха, но и в одной вере бывают разные обряды, молятся по-разному.

— Много разного люда в Расее, — неожиданно поддержал Пьянков, — и для всех она — Русь-матушка.

— Кому мать, а кому мачеха, — вдруг сказал семейский парень. — Никого так по Расее не гоняли, как нас, староверов, коренных россиян. И царь, и Никон. А сколько в гари погибло, когда мы сами себя жгли. Токо за Байкалом и нашли покой…

Разговор занимался, как костер, вовлекая все новых собеседников, и это радовало Бестужева.

— Говорить с вами интересно. — сказал он, — но что-то ни разу не слышал у вас несен.

— До песен ли? — вздохнул Пьянков. — Не плавание — каторга.

— А может, с песнями и работа лучше пойдет?

— Да нет у нас певцов.

— А в Бянкине кто пел? — спросил Бестужев.

— То не наши, а я и не помню, когда пел, — сказал Митрофан.

— А вот эту знаешь? — Бестужев запел глуховатым голосом.

— Так это ж «Узник», как не знать, — ответил Митрофан. — Токо начинается не так.

— Вот и давай, — поймал его на слове Бестужев, тот замялся, а рабочие начали просить Мнтрофана, давай, мол, чего уж там. Тот поежился, потом махнул рукой и хрипло запел:

Его поддержали сначала Бестужев, потом и другие.

Песня закончилась, все молчали. Митрофан задумчиво глядел в огонь, смущаясь, что решился петь, но никто не шутил, все задумались, вспоминая свое заточение.

— Славно спели, — улыбнулся Бестужев, — Ну, отдыхайте, а я пойду.

Сняв с мели последнюю баржу, наутро тронулись в путь. Амур стал так широк, что трудно было понять, где берега, а где острова. Но пейзажи утомительно однообразны. Павел и Чурин говорили, что на Ингоде и Шилке гораздо красивее.

— И мне Амур пока не глянется, — согласился Бестужев. — Чего ждал, того не увидел.

Тут Мальянга обернулся и сказал, что снизу идет пароход. Все прислушались, но ничего не услышали.

— Почудилось, Мальянга, — решил Чурин.

— Твоя уши нет, слушай шибче.

И действительно, вскоре за поворотом над деревьями показался черный дым, а затем и пароход. Это было небольшое речное судно, саженей пятнадцать длиной. Бестужев глянул в подзорную трубу и узнал, что это «Лена». Когда пароход приблизился, оттуда крикнули в рупор, нет ли здесь адмирала Бестужева.

— Плывите вниз, я вас догоню, — Бестужев спустился в оморочку, подплыл к пароходу, который пришвартовался к острову. Двое морских офицеров помогли Бестужеву подняться по веревочной лестнице и представились один за другим:

— Капитан третьего ранга Назимов!

— Капитан-лейтенант Купреянов!

— До чего похожи на своих отцов! — улыбнулся Бестужев. — Я знал их еще по Кронштадту. Вот вас, — обратился он к Назимову, — держал на руках, когда вам было три года. А с вашим отцом, — повернулся он к Купреянову, — учился в Морском корпусе…

Изумлению офицеров не было предела, и они с особым почтением пожали руку давнему другу своих отцов, который вполне мог бы стать действительным адмиралом или занять пост, какой доверен отцу Купреянова Ивану Антоновичу — главному правителю Российско-Американской компании.