Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Видя, что дело может кончиться бедой, Бестужев с Чуриным спрыгнули в лодку и стали грести к тонущей. Голова девушки уже несколько раз скрывалась под водой. Бестужев едва успел схватить ее за волосы и с помощью Чурина затащил в лодку. Она долго надрывно кашляла, а потом зарыдала, пряча лицо в ладонях.

— Ну будет, будет, — стал успокаивать ее Бестужев, погладив по волосам. Девушка глянула на него и утихла. Ей было лет двадцать пять. Мокрое платье облепило ее стройную фигуру. Она прижалась к его ногам, дрожа всем телом.

— Как тебя звать?

— Елизавета… А вас как величать?

— Михаил Александрович, а его — Иван Яковлевич.

— Разве мы не одни? — удивилась она, глянув назад. — Молод еще по отчеству называться.

И столько неприязни было в ее голосе, что Чурин заерзал на доске и спросил, куда грести.

— К плоту, конечно, куда еще. Как ты сюда попала?

— Долгая история, вот сведет господь, расскажу, а сейчас, извините, дайте я вас поцелую, — пригнув голову Бестужева, она целомудренно поцеловала его в щеку. — Спасли…

— В губы его, Лизавета! В губы! — закричали с плота.

— Ишь, отхватила! Сразу двух завлекла!

— Простите их, грешных, — сказала она, поднимаясь на ноги.

Он тоже встал и подал ей руку. И до того красиво и естественно, просто сделал он это, и так женственно, мягко приняла она руку, что шум на плоту вдруг стих. Все невольно залюбовались давно забытой или никогда не виданной картиной. И хоть он был в простой холщовой рубахе и сыромятных сапогах, а она — в мокром драном платье, казалось, будто благородный принц помогает взойти на корабль прекрасной принцессе. Когда женщина ступила на мокрое бревно плота, он осторожно поддержал ее за талию.

— Merci beaucoup! — вдруг, сказала она.

— S'il vous plait! — ответил Бестужев.

— Parlez vous francais? — удивилась она.

— Vous etes tres gentille, je vous aime bien.

— Ici, sur L'Amour, j'entends une declaration d'amour. [14] — Большое спасибо! — Пожалуйста. — Вы говорите по-французски? — Вы славная девушка, очень нравитесь мне. — Здесь, на Амуре, слышу признание в любви (фр.).

— У, стерва! Из-за тебя чуть не утоп! — зарычал вдруг казак и замахнулся на нее. — Прочь от борта, сука!

— Я попрошу вас! — Бестужев произнес это настолько властно и твердо, что казак тут же оробел и опустил руку.

При полном молчании Бестужев с Чуриным отплыли от плота и направились вверх по течению. Женщины провожали взглядами удаляющуюся лодку. Елизавета безотрывно смотрела вслед, прикрыв глаза ладонью, и, когда Бестужев оглянулся, махнула ему. Он тоже поднял руку. Чурин греб молча, сосредоточенно, а потом спросил:

— Интересно, кто она?

— Трудно сказать. Во всяком случае, не из простых.

— Еще немного — и утонула бы. Странно: рев, крики, а сейчас вдруг тишина.

— Отвыкли от человеческого обращения, вот и поразились: оказывается, есть еще оно на свете…

Когда они вернулись к себе, солнце зашло. Туман наплывал на реку вместе с сумерками. Два плота с лошадьми остановились чуть ниже по течению. Огни костров загорелись на берегу. Кто-то отбивал косу на металлической бабке, стук молотка, отражаясь эхом в зарослях на острове, заметался над рекой. Затем послышались взмахи литовок, шорох скашиваемой травы, позвякиванье ботал на шеях лошадей, согнанных с плотов на подножный корм.

А как там дома с сеном? Анай с Эрдынеем обещали накосить, но этого будет мало. Лошадь, две коровы, овцы. Денег много уйдет зимой на покупку сена.

Вскоре к костру Бестужева подошел Буйвид. Бестужев спросил, что это за женщина и как она попала на каторгу.

— Девица Елизавета Шаханова из Екатеринбурга. Была гувернанткой в семье фабриканта, тот стал обхаживать ее, а жениха, инженера, сослал в Верхотурье. Хозяйка выгнала ее, но хозяин продолжал вокруг нее крылом чертить. Тогда фабрикантша поймала ее на улице, вцепилась в волосы. Защищаясь, Елизавета оттолкнула ее, та упала, подняла крик. Ничего страшного не было, но девицу осудили.

— Обычный исход, но еще не кончена жизнь.

— Конечно, в Николаевске выйдет замуж, да и другие тоже.

— Откуда переселенцы?

— Из Забайкалья, — ответил Буйвид и рассказал, что почти все — не по доброй воле. Богатые откупились — нашли вместо себя замену. Но есть и по охоте, из горнозаводских. Положение у них хуже, чем у крепостных — фактически вечнокаторжные. А на Амуре их ждет вольная жизнь. Коров, лошадей, продовольствие получат и денег выдадут.

— Зачем деньги, кругом ведь тайга? — спросил Бестужев.

— Купцы лавки откроют, да и местные племена охотно берут наши деньги, правда, не ассигнациями, а серебром. — Буйвид придвинулся и шепнул на ухо, что везет пять ящиков монет на двадцать пять тысяч рублей.