Кадзуо Навата - Тигриное око (Современная японская историческая новелла)

Невольно возникает вопрос: почему японцы при словах «эпоха Эдо» впадают в самозабвенное умиление? Разумеется, мы, нынешние, не знаем, каким был город Эдо на самом деле. Иногда думается: может быть, наша своего рода ностальгия по тому времени порождена как раз популярными у нас историческими романами, благодаря им город Эдо словно окружает нас со всех сторон.

Надо сказать, что жанр исторического романа в Японии (в период своего зарождения он назывался «литературой для масс») начал развиваться параллельно со стремительным формированием масс-медиа после Великого Кантоского землетрясения, которое произошло 1 сентября 1923 г. Это землетрясение огромной разрушительной силы с эпицентром в заливе Сагами-ван поразило районы Канто и Токай, при этом число погибших и пропавших без вести достигло 140 000 человек, разрушенных и сгоревших домов насчитывалось около 570 000. Известный литератор того времени Кан Кикути с горечью сказал тогда: «Безвозвратно ушла золотая эпоха, когда можно было писать романы в большом количестве». В этих словах, вероятно, заключалась болезненная констатация того факта, что литература — ничто перед сокрушительной мощью природы.

Однако вопреки словам Кан Кикути массовые коммуникации возродились, словно феникс из пепла. Более того — тут-то и началась «золотая эра романов в большом количестве». Совместный тираж газет «Осака майнити симбун» и «Осака асахи симбун» превысил миллион, и сам Кан Кикути основал журнал «Бунгэй сюндзю»; затем с осторожным оптимизмом подошли к изданию журналов «Син сёсэцу», «Кодан курабу», «Бунгэй курабу» и других. «Самый полезный в Японии!», «Самый интересный в Японии!», «Самый многотиражный в Японии!» — с такой броской рекламой вышел в 1926 г. новогодний выпуск журнала «Кинг», тираж которого сразу превысил полтора миллиона. Сюда же можно прибавить журналы «Санди майнити» и «Сюкан асахи».

И вот наша историческая проза, которую называли по-разному: «новые рассказы о самурайских кланах», «беллетристика для широкого читателя», «искусство для масс», «литература для масс», вскоре благодаря этим журналам стремительно распространилась в самых широких кругах читателей и приобрела огромную популярность.

Существовало еще одно последствие Великого Кантоского землетрясения, о котором Кидо Окамото, автор серии популярных романов «Тетради записей Хансити о поимке преступников», сказал так: «Великое Кантоское землетрясение все обратило в пепел. Прошлое погибло безвозвратно». Под прошлым подразумевался облик Эдо, который до землетрясения еще можно было кое-где в Токио увидеть. Когда же следы старого Эдо были полностью стерты с лица земли, начался расцвет исторических романов и рассказов, действие которых происходило именно в Эдо. И конечно же это не случайное совпадение.

Наш выдающийся литературовед Хоцуки Одзаки пишет в своем труде «История массовой литературы»: «Зададимся вопросом — почему в процессе становления массовой литературы в Японии центральное место заняли именно исторические произведения? Ответ непрост. Отчасти, возможно, потому, что самурайские поединки и звон мечей близки сердцу среднего читателя, но одно это не объясняет нам сути явления. Можно предположить также, что пережитки феодальных времен оказались довольно стойкими, тогда как в послемэйдзийской действительности массовый читатель не нашел подходящего объекта для воплощения своих романтических мечтаний. К этому надо прибавить и следующее соображение: массовая литература в Японии развивалась по преимуществу как историческая проза еще и потому, что за всем этим стояло возрождение в искаженных, крайне упрощенных формах традиций массовой литературы, ранее это были повести о любовных страстях, о боевых схватках и проделках лисы-оборотня, теперь же эта литература, не сумев уловить момент и возможность перехода от позднего Средневековья к новому времени, ушла в низкие социальные слои».

Хоцуки Одзаки имеет в виду тот факт, что процесс модернизации в Японии запаздывал, страна брала за образец модернизированные общества Запада, стремилась догнать и перегнать их и в этом своем рвении следующей по важности задачей считала усвоение критического взгляда на традиции. Это относилось и к литературе — здесь главной целью провозглашалось утверждение личности нового времени. В этой идее вообще-то был заключен большой смысл, и в результате увидели свет выдающиеся произведения, ставшие классикой современной литературы, однако, поскольку к дереву японской словесности таким вот образом прививалась психологическая саморефлексия западной литературы нового времени, жанры народного искусства и традиции устных рассказчиков времен позднего Средневековья оказались в небрежении, а порой их и вовсе отвергали как вульгарные, пишет далее Хоцуки Одзаки.