М. Моррис: Современная вест-индская новелла

Дэвид пропалывал молодые посадки сахарного тростника на холме за деревней, когда примчался Сонни Джонс и возбужденно заорал:

— Хэйнс, слыхал ты, что случилось-то? Смертоубийство! Ну и дела, брат, ну и дела!

Дэвид оперся тощей грудью на мотыгу и хладнокровно спросил:

— Кого убили-то?

— Дутс Спунер! Насмерть прикончили. Ну и дела!

— Дутс умерла! — Дэвид проговорил эти слова, смакуя, будто незнакомый напиток. — Кто же ее порешил-то — Мэнни?

Сонни смущенно затоптался под его пытливым взглядом.

— Не знаю. Полицейские найдут — они дошлые стали теперь.

— Это верно. Ну, что ж, удачи им.

— Пойдешь смотреть?

— Я-то? Нет. Мне надо прополоть этот участок к вечеру. Да и не люблю я соваться в чужие дела.

— Ну, тогда пока!

— До скорого!

Дэвид проводил глазами долговязую фигуру Сонни, пока тот не скрылся за поворотом дороги, потом пожал плечами и снова стал полоть, но мысли теперь у него были уже другие. Так вот она доигралась наконец-то, эта Дутс. Немало он из-за нее намучился, теперь и ей пришел черед расплатиться.

И подумать только, он когда-то ее любил!

Он чуть заметно улыбался, привычным движением стряхивая сырую теплую землю с только что выдернутых корней. Худое лицо лоснилось от пота.

Он так и знал, что Мэнни рано или поздно укокошит ее. Ревнивый дурень с выпученными глазищами. Он так дико ворочает ими, словно только что привидение увидал. Дэвид злорадно хихикнул — давно он уже так не радовался. Не будет больше хрипловатый голос Дутс, ее причудливая красота обжигать его сердце, не будет каменеть оно от ее насмешливых и презрительных слов. Решил он от нее избавиться — и сделано дело, хотя сам он даже пальцем не притронулся к ней.

Да, котелок-то у него варит. Он еще в школе считался умнее всех. Для него книжки читать все равно что утке плавать. Что известно, скажем, этим деревенским олухам о Сомерсете Моэме, о Голсуорси, Герберте Уэллсе, Хемингуэе или хоть Эллери Куине? Пока они по целым вечерам глушат ром в лавке у Тенби, дуются в карты да бахвалятся своими любовными похождениями, он корпит над книгами и набирается ума или разбирает мудреные магические формулы. Он уверен, что к нему не относились бы так неприязненно, если бы не слухи о том, что он знается с нечистой силой. Пусть их болтают, его от этого не убудет, все равно им, дурням, невдомек, сколько мудрости и знаний вмещается в его узкой, яйцевидной, уродливой голове. С жгучей злобой накликая смерть на Дутс, он наносил этим удар односельчанам, которые презирали его за уродство и ненавидели за ум.

Он продолжал полоть, вспоминая свои обиды. Да, люди несправедливы к нему. Это так. Себялюбивый, желчный скряга, с которым окружающие скрепя сердце поддерживали видимость добрососедских отношений, он считал себя непонятым и в собственных глазах был образцом всех добродетелей. Конечно, он не такой идиот, чтобы тратить нажитые честным трудом денежки на пьянку. И сигаретами он никого не угощает, и в долг не дает. Вот за это-то они его и не жалуют. Но не для того же существуют деньги, чтобы транжирить их на сигареты и ром. И ребятишки его сторонятся. Небось из-за родителей. Что он, людоед? Такой же человек, как, к примеру, Тимми Смит, общий любимец, который угощает детей сластями и фруктами. Это же додуматься — грошовыми подачками покупать чью-то привязанность!

Женщины, те тоже не желают с ним знаться, но до недавних пор он только посмеивался про себя. Мужчина, у которого несколько тысяч долларов на текущем счету в банке, может запросто осчастливить любую из них. Впрочем, он все же следил, чтобы за картошку и фрукты покупательницы платили наличными.

У зажиточного человека свои заботы и обязанности: чтобы его оставили в покое и не тягали в попечительский совет, Дэвид взялся опекать двух сироток и содержал их кое-как. Словом, жил и не тужил, пока у них в деревне не появилась Дутс Спунер и не поселилась в небольшом домишке, который сняла у Лона Бэтсона.

Она все перевернула, эта Дутс, красотка Дутс с ее звериной грацией, пышными бедрами и грудью, плутовскими смеющимися глазами, которые то светились нежностью и добротой, а то вдруг вспыхивали гневно и презрительно. Кожа у нее была гладкая и черная, как эбеновое дерево.