Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века

– Войдите, – сказал он детям, взяв у Фрица блюдо. Он показал незнакомцу горячие еще блины и сказал:

– Видишь ли, у меня и здесь есть друзья, заботящиеся обо мне. Отведай со мною: блины эти превкусные. Спасибо, дети, – продолжал он, обратившись опять к детям, – поблагодарите от меня вашу маменьку и скажите, что я не забуду ее внимательности. Теперь идите с Богом, я занят.

– Ах, герр Михайлов! – сказал Фриц, – у меня есть еще до вас просьба... Извините, пожалуйста!

– Ну, говори, говори!

– Мы знаем, что вы искусны, не хуже самого амстердамского лекаря. Когда вы вынули Якову щепку из глаза, я видел, что у вас есть в кармане коробочка с разными щипчиками, клещами, ложечками, ножницами. Вот у моей бедной сестры Анны крепко ноет зуб, так что она ничего не может есть; посмотрите, пожалуйста, может быть, вы ей поможете.

– Слышишь, Лефорт! – сказал Михайлов незнакомцу, весело улыбнувшись. – Ты видишь, какие чудеса я здесь делаю.

Потом он придвинул лампу на край стола и посадил Анну на деревянный табурет.

– Ну, покажи мне твой больной зуб, – сказал он. Рассмотрев его внимательно, он продолжал:

– Этот зуб надо вырвать. Ты не боишься?

– А очень больно будет? – спросила Анна дрожащим голосом.

– Будет больно, только недолго, – отвечал Михайлов. – Зато после боль совершенно уймется. Лефорт, подержи ей голову, а ты, Фриц, посвети мне.

Михайлов вынул из своей лекарской готовальни зубные клещи, осторожно захватил зуб и проворно выдернул его, так что Анна успела только вскрикнуть.

Вместе с нею вскрикнул Фриц и чуть не уронил подсвечника.

– Что с тобою? – спросил Михайлов.

– Ничего!.. Ничего!.. – отвечал мальчик дрожащим голосом, устремив глаза на незнакомца, закутывающегося опять в плащ, по окончании операции. – Ничего... я испугался... я думал, что Аннушке очень больно...

– Нет, – отвечала девочка, – теперь мне гораздо легче.

Михайлов улыбнулся и, погладив Анну по голове, сказал:

– Ну, теперь ступайте, дети, поблагодарите маменьку.

Дети поблагодарили еще раз доброго и искусного врача-самоучку; потом Фриц поспешно вышел в сопровождении Анны.

Бегом вернулся он домой и, войдя в комнату, бросился к матери.

– Маменька, маменька! – вскричал он. – Что я видел...

– Что такое, дитя мое? – спросила Марта, встревоженная испуганным видом своего сына.

– У Михайлова был господин в мундире, со шпагой и с орденом на груди.

– Неужели? – вскричал в это время голос человека, которого Фриц и не заметил второпях. – Неужели? В мундире? Со шпагой? С орденом?

Человек этот был знакомый уже нам Польдерс, работник мельника Фоэрбука.

– Полно, Фриц! – сказала Марта, обеспокоенная неосторожностью сына. – Тебе показалось.

Фриц замолчал. При виде Польдерса, принесшего куль муки, он сам раскаялся в своей неосторожности.

– У русского был какой-то господин, – сказала Анна. – Я не заметила ни мундира, ни шпаги, ни ордена; он был закутан в плащ.

– Ага! – сказал Польдерс. – Закутан в плащ?

– Полно тебе слушать детей, – сказала Марта. – Как тебе не стыдно! Им померещилось, а ты и уши развесил!

– Да, да, им померещилось! – сказал Польдерс, исподлобья смотря на Марту. – Прощай, хозяйка, прощай! Остальной куль я принесу послезавтра.

– Спасибо, теперь не к спеху! – отвечала Марта, провожая работника. Потом она скоро вернулась в комнату и сказала сыну: – Как ты неосторожен, Фриц! Какой тебе господин в мундире примерещился?

– Право, маменька, – отвечал Фриц, – право, я видел господина в богатом мундире. Михайлов сидел, а он стоял перед ним почтительно.

Марта покачала головой.

– Странное дело! – сказала она. – Но все равно, не рассказывай никому того, что видел.

Польдерс между тем возвращался домой и твердил про себя:

– А! Герр русский плотник! К тебе ходят гости в мундире, со шпагами, в орденах! И гости твои кутаются в плащи! Ага, ага! Увидим!..

ГЛАВА VIII

ПРОГУЛКА ПО МОРЮ

Вы помните, милые друзья мои, что Михайлов обещал постараться уговорить старого Гаардена не противиться природному призванию Вильгельма. Несколько раз заговаривал он со стариком, но тот всегда прерывал разговор об этом предмете.

– Вильгельм – негодяй! – говорил он. – И только одно чудо в его пользу может заставить меня простить ему.

Видя упорство Гаардена, Михайлов не настаивал, хотя и не отказывался от надежды помирить отца с сыном.

Между тем время спуска корабля приближалось. Плотники разбирали мало-помалу огромные леса, служившие подпоркой колоссу, покоившемуся кормой на бревнах, а носом обращенному к морю, на котором он должен был вскоре начать свою деятельную жизнь. Большая часть строителей этого корабля решилась спуститься вместе с ним, собравшись на палубе. Разумеется, что и Михайлов не хотел отстать от других в этом отношении. Товарищи не скрыли от него, что не каждый корабль сходит благополучно со штапеля и что носовую часть, с быстротою погружающуюся в воду, часто покрывают волны.