Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века

Мать с изумлением покачала головой.

– У него всегда в кармане маленькая плоская коробочка со щипчиками, ножницами и ножами, точно у доктора, – сказал Фриц.

– И как все любят его! – прибавила Анна.

– Да, все, – печально сказал Фриц, – все, кроме папеньки.

– Он сердится на русского за то, – сказала со вздохом мать, – что тот перебил у него...

Она не успела договорить, потому что в это самое время в отворенном окне показалась голова красивого молодого человека лет восемнадцати.

–– Папенька не вернулся еще с верфи? – спросил он.

– Вильгельм, Вильгельм! – вскричали дети. Мать с беспокойством осмотрелась.

– Ступай сюда, Вильгельм! – сказала она. – Ступай сюда! Отца твоего нет еще дома.

Минуту спустя молодой человек вошел в комнату. Он поздоровался со всеми, потом спросил печальным голосом:

– Что, папенька все еще сердит на меня?

– Ах, Боже мой! – отвечала мать. – Ты ведь знаешь железную волю твоего отца. Только ты один не уступил ей!

– Я не могу, маменька, не могу! – Подумай, Вильгельм!

– Я думал, маменька, думал долго и много и убедился совершенно, что с моей стороны это не одна прихоть, не одно упрямство, но истинное, глубокое призвание, которого я победить не могу.

В это время послышался громкий голос за дверьми.

– Папенька! – вскричали дети с испугом.

– Уйди, уйди! – сказала мать, испуганная не менее детей, потому что старый Гаарден был очень строг.

Вильгельм осмотрелся: уйти не было никакой возможности, а потому он, не теряя напрасно времени, подлез под высокую кровать, длинные занавесы которой доходили до полу. Едва он успел спрятаться, как в комнату вошел отец. Сложив топор, пилу и другие орудия, Гаарден сел на скамью.

– Марта! – сказал он жене. – Дай мне скорее рюмку водки.

Пока жена наливала водку, взор старого плотника упал на корзину со щепками.

– Ого! – сказал он, наклонившись, и взял одну щепку. – Сейчас видно, что топор, рубивший эти щепки, был в искусной, сильной руке. Где вы их набрали? – спросил он, обратившись к детям.

– Возле русского, папенька, – отвечал Фриц.

Гаарден насупил брови.

– Этот выскочка обидел меня, – сказал он, выпив рюмку водки, – несмотря на то, я первый готов отдать ему должную справедливость. Славный работник! Встает с рассветом, ложится спать последний, неутомим, понятлив, воздержан; словом, таких работников мало! Он нанял себе маленький домишко у мастера, сам готовит себе кушанье, сам убирает себе квартирку н не принимает никогда участия в пирушках наших гуляк. Да, часто, смотря на благородное, открытое лицо молодого человека, работающего так усердно, что с него градом льет пот, я вздыхаю и сожалею о том, что Бог не дал мне такого сына вместо моего негодяя Вильгельма!

– Напрасно ты бранишь бедного Вильгельма, любезный муж, – возразила жена. – Что делать, если...

– Молчи! – вскричал Гаарден. – Первый долг сына есть беспрекословное повиновение воле родителей.

– Но, друг мой, если он не чувствует ни малейшей охоты...

– Вздор! Я ему желаю добра; он еще слишком молод и не понимает своей пользы; что за жизнь ведет моряк? Ему беспрестанно угрожает опасность; море ненасытно и ежегодно поглощает тысячи людей.

– Любезный муж, – возразила жена, – на все воля Всевышнего, и коли кому суждено умереть, так смерть отыщет его, где бы он ни был, на корабле ли, на верфи или в мягкой постели. Притом же, если б не было моряков, так не нужно было б строить и корабли.

– Пустяки! Я своего слова не переменю. Вильгельм будет плотником, или я его знать не хочу! Впрочем, я заболтался; сегодня суббота, надобно идти получать недельное жалованье. До свидания, жена.

В дверях Гаарден встретился с Михайловым и невольно нахмурился.

– Товарищ! – сказал молодой человек. – Я сейчас получил жалованье и принес тебе обещанное.

– Какое обещанное?

– Ты забыл, что я обещал отдать тебе свое жалованье за целый месяц. Вот за первую неделю.

С этими словами Михайлов положил деньги на стол.

– Не нужно мне твоих денег, я их не заслужил, – угрюмо отвечал Гаарден.

– А я никогда не изменял и не изменю своему слову. Ты должен взять деньги!

– Не возьму, говорят тебе! – с упрямством возразил старик. – Что ты пристал ко мне!

Глаза Михайлова засверкали; краска выступила на щеках его.

– Я приказываю тебе взять эти деньги! – вскричал он громким гневным голосом так, что Гаарден с невольным изумлением вытаращил на него глаза.

– Ты мне приказываешь? – повторил он.