Роберт Гулрик - Верная жена

Это история о сыне, который замыслил убить отца. История об отце, который, несмотря на доброе сердце, не смог переступить через единственный горький момент в своей биографии. Это история о яде, который заставляет вас плакать во сне и поначалу вызывает восторг. История о людях, которые не считают, что жизнь выше смерти, пока не становится слишком поздно, которые отрекаются от своего доброго сердца и бросают его, как игрушку в пыльной детской. Это история о тех, кто видит много, но помнит мало, а постигает и того меньше. История о разрушающих самих себя, калечащих собственную судьбу и ступающих по жизням окружающих. Таким людям нельзя помочь, невозможно облегчить их страдания любовью, лаской и очарованием. Они забывают ласку и любовь и не знают, что могут спасти от отчаяния даже самую уродливую жизнь.

Это история об отчаянии.

На похоронах их было только трое — Ральф, Кэтрин и миссис Ларсен. Труит сам вырыл могилу — целый день копал оттаивающую землю. Слез не было. Пришел священник одной из церквей, произнес несколько слов, и Антонио погребли возле старого дома рядом с его сестрой и родителями Ральфа.

Гроб показался Кэтрин огромным. Невозможно было поверить, что в нем заперто красивое тело Антонио, что оно навечно закрыто от света и воздуха. «Мне кажется, все на свету и на воздухе должны быть довольны, — сказал поэт, — Пусть тот, кто еще не в гробу и не в яме, знает, что он имеет достаточно». В присутствии мертвого Кэтрин испытала головокружительное ощущение жизни.

Через два дня она стояла на остатках прежнего сада, на месте своей мечты. От остального мира ее отделяли высокие стены. В уголках сада все еще лежал снег, а поваленные статуи были покрыты инеем. Казалось, что здесь на десять градусов холоднее, чем в остальном мире, хотя заднюю сторону дома с запада освещало яркое солнце. Кэтрин едва могла вспомнить, как все началось.

У нее появилось желание, и она поставила себе цель его осуществить. Она была уверена в своих действиях. Но все смешалось в повседневности, запуталось в образе жизни, в том, как сердце притягивает и отталкивает вещи, которых хочет и которых опасается. Ее собственное сердце увело ее в неожиданном направлении, она стала питать такие надежды, которых прежде себе не позволяла.

На ней было то самое синее шерстяное платье, которое она заканчивала, когда погиб Антонио. Она стояла сейчас, строгая и простая, посреди старого сада в скрытой части удивительного дома. Антонио умер. И для нее умерла целая жизнь.

Она понятия не имела, как теперь все повернется. Труит не общался с ней со дня смерти сына, а она не вмешивалась, уважая его безмерное горе. Они вместе сидели за длинным столом, но разговоров не было, после ужина не читали стихов, не было и секса в темноте. Она выбрала себе маленькую скромную спальню, скрылась там и плакала о том, что потеряла.

Кэтрин боялась. Переживала за будущее. Когда Труит оставит ее — а она думала, что так и случится, — ей некуда будет пойти. Она не хотела такого же исхода, как у Эмилии, — в одиночестве, в отвратительном доме. Не хотела, как Алиса, умереть в снегу в переулке, вспоминая, как хорошо было когда-то, и радуясь тому, что тяжкий груз существования, наконец-то, с нее снимают. Она умрет, покинутая даже ангелами, и будет смеяться, когда смерть холодными пальцами сожмет ей горло. У нее не осталось никого на свете. Весь ее мир сосредоточился здесь, а средства вернуться назад, к теплоте и покою, не было.

Воспоминания о том, как она проводила когда-то время, казались невероятными. Эти дни и ночи являлись к ней, словно страницы календаря, перелистываемые ребенком, — мутные месяцы и годы. Она посещала театр. Писала кокетливые письма, пачкая чернилами, которые пахли лавандой, рукав плиссированного платья, купленного в «Роскоши Парижа». Отворачивалась в постели от мужчин, чтобы не видеть денег, оставленных на тумбочке. Как странно все это! Тем не менее она не могла отрицать своих плохих воспоминаний и очередного разочарования. Мысли уносили ее далеко от того места, где она стояла.

С Труитом все было ясно. Антонио совершил свой последний акт жестокости. Кэтрин не могла постигнуть глубины того горя, что вынудило Антонио сделать это. Она понимала, что поступила дурно, но не представляла себе последствий. Не будет же Ральф и дальше молчать. Правда слишком очевидна, ее невозможно игнорировать. Он и раньше сталкивался с подобным. Возможно, простая усталость удержала его от того, чтобы ударить ее, когда он отошел от замерзшего пруда, от Антонио и от вставшего на дыбы арабского скакуна.