Леонид Дайнеко - Тропой чародея

Вдруг он, как бы вспомнив что-то, схватил стальной топор, что висел, захлестнутый кожаной петлей, на деревянном крюку, опустился на колени, начал отдирать с пола доску, крайнюю от стены.

— Что ты делаешь, Беловолод? — растерянно спросила Ульяница.

Беловолод ничего не ответил, продолжал делать свое дело. Вот доска с пронзительным скрипом подалась. Под полом оказалась небольшая яма-погребок. Тряхнув длинными русыми волосами, Беловолод наклонился почти по самые плечи в этот погребок и достал из него лубяной короб с красивой, сплетенной из желтой проволоки крышкой. Поднялся на ноги и с радостным блеском в голубых глазах подал короб Ульянице:

— Бери!

— Что это? — удивилась девушка.

— Открой, увидишь.

Ульяница осторожно, с опаской, точно боясь, что из короба может выпорхнуть птица или ударить острой хищной головкой гадюка, приподняла крышку и ойкнула от восхищения. На красной бархатной подушечке лежало яркое и очень богатое нагрудное женское украшение. Три бляхи в виде веселых рыбок были сплетены из тоненькой серебряной проволоки и напаяны на золотую основу. Глаза рыбок, чешуя, плавники ювелир сделал из мельчайших золотых зернышек. Рыбки соединялись между собой колечком из красной меди. На обоих концах украшения имелись круглые золотые фибулы, чтобы пришпиливать это украшение на ткань.

Довольный тем впечатлением, которое подарок произвел на Ульяницу, Беловолод сказал:

— Этих рыбок я поймал в Менке.

— Как живые, — любуясь дорогим подарком, тихо проговорила Ульяница. Потом подняла голову, взглянула на Беловолода с недоверием. — Неужели ты сам их сделал?

— Сам, — смущенно кивнул головой Беловолод. — Почти три года над ними сидел. Они и ночами мне снились. Каждый унот во время учебы у златокузнеца должен свое умение показать, сделать что-то такое, чтобы даже старый учитель ахнул. Шедевром это между мастеровыми людьми зовется.

— Как живые, — повторила Ульяница.

— Жалко, что Денис их не посмотрел, моих рыбок, — помрачнел Беловолод. — Старался я как мог. Для своего учителя старался, хотел порадовать его, но — нет теперь Дениса, и я отдаю этих рыбок тебе. Возьми, Ульяница.

Он вынул из короба свой унотский шедевр и приколол его на грудь Ульянице.

— Ты что, Беловолод? — зарумянилась, вспыхнула девушка. По всему было видно, как ей приятно получить такой неожиданный, такой красивый подарок. Спокон веку все дочери Евы, княжеского они рода или холопского, любят красивое и неожиданное… Но вдруг, точно спохватившись, она начала отцепливать рыбок.

— Зачем ты? — отвел ее руки Беловолод. — Когда я работал, то все время о тебе думал. Твое лицо между этими рыбками мне виделось. Будь же хозяйкой моего шедевра!

Он сказал это так растроганно и с такой страстью, что руки Ульяницы помимо ее воли потянулись к его шее, обвили ее, потом начали ласкать его виски и брови. Черные глаза приближались, подплывали к синим Беловолодовым глазам, и он успел заметить в них нестерпимый блеск, туманный огонь и таинственность озерных глубин.

Осторожно и в то же время крепко, надежно взял Беловолод любимую на руки, положил ее на турью шкуру, сам лег рядом. В их груди билось уже одно сердце. Всем своим существом он ощущал нежную, покорную мягкость, ощущал маленькие, но твердые пальцы ее ног, они напряженно дотронулись до его ног, затрепетали.

Ночью над Менском зашептал дождь, тысячи светлых капель полетели, посыпались на землю, на пепел, на черные головешки. Каждая небесная капля пробивала маленькое отверстие в пепле, и в эти отверстия проторивались, жадно смотрели в темное небо острые зеленые перья травинок.

В городе, который теперь не имел ни защитного вала, ни дружины, который уже почти умер, оставаться было небезопасно. Беловолод и Ульяница решили добираться к истокам Немиги и Свислочи, где в приграничном укреплении Полоцкой земли осели многие меняне. Идти надо было поприщ пятнадцать, через пущу.

Почти до полудня они собирали, запихивали в торбы и мешочки золотарский инструмент и все то, без чего нельзя было обойтись в их будущей жизни. Ульяница делала все споро, быстро, но в ее глазах Беловолод нет-нет, да и улавливал тоску и тревогу. Он как мог, утешал ее, обнадеживал:

— Поженимся в Менске и сразу дадим знать твоему батьке. Благословит он нас на молодую счастливую жизнь нашу, вот увидишь.

Ульяница молчала. То, на что она решилась, было таким необыкновенным, таким неслыханным… Без разрешения отца пойти с парнем! Да отец убьет ее, проклянет, когда узнает. Сердце обмирало, зябкий холодок пробегал по коже при одной мысли об этом.