Вера Крыжановская - Бенедиктинское аббатство

Было лето. Уже несколько недель солнце палило своими горячими лучами иссохшую землю; печален был вид деревьев с поблекшей листвой, травы пожелтелой, увядшей, и сожженных полей. Белая тонкая пыль вихрем крутилась в воздухе, удушая людей, по необходимости выходивших на большую дорогу. Природа точно истомилась, и раскаленный воздух был насыщен электричеством. По всем церквам и часовням собирался народ, вознося к Богу горячие молитвы о ниспослании освежающего дождя, который бы спас посев и виноград. Но небо было глухо к мольбам; на голубом своде не являлось ни облачка и палящее солнце собиралось пожрать землю своими огневыми лучами.

Однажды Курт встал довольно поздно и завтракал с женой и Лукою; оба они располнели и изнемогали от жары.

— О! — сказал Лука, отирая потный лоб. — Неужели вы хотите, граф, пуститься сегодня в путь? Я задыхаюсь и здесь, а ехать верхом, да по большой дороге, где пыль ослепляет глаза и нечем дышать, это свыше моих сил.

Курт, никогда ни для кого не стеснявшийся, нисколько не тронулся этими доводами и равнодушно сказал:

— Я решил быть сегодня у герцога. Надо покончить с этим делом, а потому мы поедем, отец Лука.

— Но что это за упорство ехать по такой жаре, — заметила графиня, вмешиваясь в разговор и подозрительно смотря на мужа. — Какое это важное дело может у тебя быть с дядей? Я поеду с тобой, — прибавила она вызывающе.

Курт покраснел от злости и, ударив по столу кулаком так, что задрожала вся посуда, закричал:

— Ты останешься дома, глупая! Своими сценами ты вынудишь меня окончательно бросить тебя. Ревность твоя невыносима. О! Розалинда, — прибавил он, вздыхая, — никогда при тебе я не переживал таких сцен. О! Как я тебя люблю! Никогда я тебя не забуду!

— А! Дерзость твоя доходит до того, что ты говоришь о любви к Розалинде, — вскричала Урсула. — Кто, как не ты, говорил мне, что тебе не нравились ее бледность, ее томный вид? А теперь ты оскорбляешь меня, притворяясь, что сожалеешь о ней! Ничто не удержит меня ехать с тобою и поглядеть, кого-то собираешься ты обмануть ложными уверениями в любви.

Курт вскочил и, оттолкнув стул, вышел.

— Дочь моя, — сказал отец Лука, скромно скрестив руки на своем пухленьком животе, — не поддавайтесь внушениям демона, именуемого ревностью; успокойтесь и останьтесь дома. Даю вам слово, что у мужа вашего важные дела, и я еду с ним, а это достаточная гарантия против суетных мирских предположений.

Он встал, благословил ее и вышел; графиня, почтительно поцеловав руку святого мужа, успокоилась и села продолжать прерванный ссорою завтрак.

В это время Курт оделся, с удовольствием забрал документы и спрятал их за камзол. Он не чуял, что ему не суждено было вынуть их оттуда. Затем, прицепив меч, поданный пажом, он вышел во двор, где два конюха держали его лошадь и мула для отца Луки.

— Добрый мой господин, — заметил старый сторож замка, — вам лучше не ехать сегодня. Посмотрите. Черные тучи собираются на горизонте, и поднимается ветерок. Может быть, разразится гроза.

— Ба! — возразил Курт, садясь в седло. — Пока разразится гроза, мы будем в безопасности, в герцогском дворце.

С помощью двух конюхов Лука взобрался на мула, и они уехали.

— О! Какая жара, — говорил Лука, задыхаясь. — Граф, не скачите. Вы поднимаете пыль, которая залепляет мне глаза. Того гляди, я выпущу поводья.

Курт перешил на шаг; он не хотел явиться без духовника, который должен прочесть и объяснить герцогу документы.

— О! Проклятое животное, — вопил в это время Лука. — В такую погоду еще собирается завтракать!

Мул его также изнемогал от жары и, остановившись около куста чертополоха, не хотел идти, несмотря на удары и окрики своего всадника.

— Да кончайте же, наконец, с этой проклятой скотиной. Мы изжаримся на солнце из-за нее, — закричал Курт в нетерпении и бешенстве.

Подъехав ближе, он сильно стегнул хлыстом по спине мула.

Мул мгновенно излечился от своего упрямства и поскакал галопом, выбив из седла отца Луку, который и растянулся на дороге, страшно крича.

Увидев своего духовника лежавшим на животе, с лицом, покрытым слоем песка, прилипшего к потному лбу его, Курт покатился со смеху. Два оруженосца сошли с коней, посадили опять почтенного отца на мула, и шествие тронулось.

Я также присутствовал тут и тысячами электрических нитей выкачивал всю влажность из тела Курта, приготовляя его к сильному удару, который должен был его убить (развоплотить). Бонифаций так же работал над отцом Лукой. Неопределенная тревога охватила их обоих.