Питер Грин: Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос

Я направилась к баньке, сделав Талии знак следовать за мной. Вода уже согрелась, в воздухе приятно пахло сосновой смолой. Я растянулась в ванне, и жар заструился по моему телу. Талия бессмысленно перебирала пальцами складки своего длинного холщового платья; я улыбнулась ей, не чувствуя ничего, кроме блаженной теплоты воды, но при этом сознавала свою силу.

— Ну, теперь можешь помыть меня.

Талия медленным шагом подошла к мраморной ванне, и я почувствовала, как она напрягла мышцы, чтобы скрыть Дрожь своих рук. Она принялась тереть мне спину, и чем дольше терла, тем более частым и неглубоким становилось ее дыхание. Я не чувствовала ничего. Ровным счетом ничего. Затем я снова растянулась, улыбаясь в блаженном покое. Когда Талия коснулась моих сосков, ее всю затрясло так, что она едва удержалась на ногах. Она внезапно отдернула руки, будто вода сделалась кипящей.

Нет, нет еще. Подожди. Будь жестокой.

Она завернула меня в грубое теплое полотенце, и мы снова отправились ко мне в спальню. Я уселась на краю постели, по-прежнему завернутая в полотенце; Талия вынула шпильки из моих волос и принялась их расчесывать.

— Теперь попудри меня, — сказала я и почти мурлыкала от наслаждения, когда она посыпала мне плечи и ступни благовонным тальком, который Иадмон раздобыл мне на Самосе [17] Самос — остров у западного побережья Малой Азии, населенный ионийцами. Уже в VIII в. до н. э. вел оживленную торговлю с Египтом, Северной Африкой и греческими государствами. Достиг наивысшего расцвета в VI в. до н. э. На Самосе родился Пифагор. .

«Ну, пора», — подумала я, взяла ее руку за запястье, вытряхнула из ее горсти немного талька себе на груди и провела по ним ее пальцами, чтобы растереть. Талия тихонько всхлипывала, из ее огромных глаз текли слезы; не выпуская ее запястья, я скользнула свободной рукой в вырез ее платья и принялась ласкать ей молодые высокие грудки, пока ее соски не поднялись от моего касания. Ее уста невольно потянулись к моим, и я почувствовала у себя на губах соль ее слез. Нет, по-прежнему ничего. Ничего. Нечего и пытаться возжечь огонь из холодного пепла. Тут во мне взыграло чувство отвращения, порожденного пустотой и скукой, — отвращения к себе самой, к ней, ко всей этой глупой ситуации! Резким движением я оттолкнула Талию — она так и села на пол, устремив на меня дикий взгляд, потрясенная внезапной переменой моего настроения. Я снова завернулась в полотенце и, к своему удивлению, почувствовала озноб по коже.

— Удались! — сказала я. — Прочь с глаз моих!

— Не понимаю, — ответила Талия. — Я думала…

— Думала, думала! И ты еще смеешь что-то думать?!

Неудачная попытка разжечь чувства воспылала гневом, точно сухой трут. Ну и комичное, должно быть, было зрелище: две маленькие женщины, объятые одна неудержимым гневом, а другая страхом, едва не сцепились, как две кошки.

— Я люблю вас, моя госпожа, — произнесла она тонким, умоляющим, почти неслышным шепотом.

— Удались!!! — крикнула я, теряя последние остатки достоинства.

Как это ничтожество осмелилось вообразить, будто оно такой же человек, как и все, да еще пытаться возбуждать мои чувства своими дешевыми проделками! Мои пальцы сплелись, точно длинные когти. Девушка исчезла. До меня донесся неистовый топот ее сандалий, сбегавших вниз по лестнице, и стук двери во флигеле, где жили слуги.

«Что ж, — угрюмо подумала я, — Праксиноя знает, как поступить в подобном случае». Я сделала глубокий вдох, давая внезапно нахлынувшему гневу улечься. Мало-помалу кровь умерила свой бег, яростный стук сердца перешел в мерное биение. Я подошла к окну и широко распахнула ставни. Холодный и чистый лунный свет струился на горные вершины. Где-то прошуршала крыльями сова, а из отдаленной таверны близ гавани донеслось едва слышное пение и жалобный голос лиры.

«Вот уже и луна высоко, — подумала я. — Где же Эндимион?» Моя плоть переполнилась желанием и готовностью покориться. Время уже на пределе. Должен же он наконец прийти. «Афродита, о жестокосердая богиня! Молю тебя, пусть он придет поскорее — пока не слишком поздно!»

Пролаяла собака. Всмотревшись в водную гладь пролива, я увидела шесть едва заметных огоньков. Это рыбаки, выйдя на ночную ловлю, ожидали подхода косяков из морских глубин. Медленно, точно во сне, я натянула тяжелое шерстяное платье и черный плащ для путешествий. Медленно причесала и заколола шпильками волосы, вплетя в них единственную веточку розмарина. Никаких благовоний, никаких мазей. В тот день, когда он впервые поцеловал меня, он так и сказал со смехом: «Чего помадишься, будто старая шлюха?» Я невольно занесла руку, прежде чем успела сообразить, что же это я делаю… Но он схватил оба моих запястья сильными мозолистыми пальцами и отстранил меня, точно ребенка или куклу, на расстояние вытянутой руки. «Смой скорее эту дурацкую грязь, — сказал он врастяжку и отпустил меня. Ветер трепал его каштановые кудри. — Это нужно портовым девкам. А тебе — нет». При этих словах мои глаза наполнились слезами гнева и благодарности.