Питер Грин - Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос

Я вышла в тихий коридор, спустилась по лестнице, пересекла внутренний дворик. Нигде никаких следов Праксинои. Может быть, она как раз сейчас утешает бедняжку Талию. Я неслышно вошла на цыпочках в прихожую. Сцилакс кивнул мне головой из своего укромного местечка, хотя я и без того знала, что он бодрствует. Это был ритуал — в знак того, что в доме все в порядке. Улегшийся в ногах старца Аполлон все ворочался и ворчал — должно быть, ему снилась охота за зайцами высоко в горах. Я выскользнула сквозь переднюю дверь, оставив ее открытой, и, миновав фонтан и святилище, направилась к воротам сада. Выйдя, я повернула в сторону от города и зашагала в горы по узкой тропке.

Я шла, и луна не жалела для меня своих лучей; моя тонкая дрожащая тень плясала на посеребренных лунным светом камнях. На мгновение остановившись, я уловила едва слышное пение крохотных ночных существ в кустарнике и точно по правую руку ясное прохладное бормотание струящейся по скале воды. Внезапно под подошвами захрустел сланец, отчего шаги показались противоестественно громкими; но вот наконец тропинка поглотилась сосновым лесом, и теперь я двигалась неслышно, как привидение, по густому ковру опавших сосновых игл, и только случайно пробивавшийся сквозь густые кроны лунный луч освещал мне путь.

Пещера находилась примерно в полдороге от гребней гор, возле небольшого источника. Вообще-то говоря, это не была пещера в собственном смысле слова — просто во время землетрясения возле отвесного спуска с гор упали три гигантские скалы и образовали закрытое пространство. Должно быть, кроме нас это место облюбовали и другие — пещера была устлана густым слоем сухой травы. Струя выбивается из скалы, падает в каменную раковину, всю зеленую от водорослей, и устремляется далее по узенькому каменному желобку. Возле источника приютилось небольшое святилище, посвященное нимфам, — побелевшая ниша со светильником, и в ней несколько небольших потрескавшихся глиняных фигурок, к которым иногда приносят букеты цветов.

Когда я пришла, все было тихо и пещера была пуста. Я знала, что так оно и будет. Но было еще слишком рано. Огонек в кумирне [18] Кумирня — небольшая языческая молельня с кумирами, то есть статуями, изваяниями греческих божеств. едва мерцал. Я вынула кувшин с маслом из потаенного места, где его прятала, и наполнила светильник. Нужно было еще подрезать фитиль; на это потребовалось чуть больше времени. Я помолилась нимфам — они ведь добрые существа и всегда оберегают меня, когда я за городом. Но, похоже, моя молитва провалилась в глухую бездонную пустоту, как если бы все духи-охранители этого места или исчезли куда-то, или почивали, или были попросту равнодушны ко мне. Я погрузила лицо в естественную, выбитую струей каменную раковину; ледяная вода обожгла меня, но я сумела взять себя в руки. Я почувствовала, как моя кожа туго натягивается и начинает пылать от этого вяжущего прикосновения. Глотнула воды — и тут вспомнила, что у меня весь день маковой росинки во рту не было. Но я не чувствовала голода да и, если честно, не могла бы сейчас переварить никакой пищи.

Попив воды, я вернулась назад, уселась у входа в пещеру, завернулась в плащ и стала ждать.

Сосны были здесь гораздо реже, так что я могла ясно разглядеть полную луну и звезды над головой. «Ну, теперь-то он должен прийти! — думала я. — Должен, должен!» При каждом треске веточки, при самом слабом шорохе в темноте я напряженно всматривалась в ожидании. Нет, уже восемь дней — ничего. Ни письма, ни записочки. Ни объяснений, ни извинений. Кого ни спросишь, все пожимают плечами и уходят от ответа. Но у всех в глазах — жалостливое сострадание.

Время шло. Луна неумолимо продолжала свое шествие по небу, за ней стремили свой бег звезды Плеяды. Уже далеко за полночь, а я по-прежнему бодрствую в одиночестве.

Когда на востоке обозначилась первая полоска серого света, я пустилась в путь по горной тропке, не произнося ни слова, стараясь ни о чем не думать. Когда я вошла во двор, первая, кого я встретила, была наша девушка-кухарка, набиравшая воду в фонтане. Увидев меня, она тут же сложила большой и указательный пальцы и сделала решительный жест от дурного глаза. От век к вискам у меня точно сплелись тонкие раскаленные проволоки; кожа туго обтянула пылающую голову, искры гнева пробегали по каждому нерву.

Я легла на кровать, словно на дыбу. Сквозь ставни насмешливо пробивался утренний свет. Затянули свой хор петухи — наступил день, ясный, осенний, полный несбыточных обещаний. «Дайте поспать, — взмолилась я, — дайте поспать, а то умру!» Тут я вспомнила, что у меня в ларце, где стоят флаконы с благовониями, хранится (по причинам, о коих мне остается лишь догадываться) небольшой фиал из радужного стекла, который Алкей привез мне в подарок из Египта и о котором я забыла на целых двадцать пять лет. Теперь в памяти всплыли его слова, сказанные с жесткой, но доброй хитринкой в глазах: