Говард Фаст - Спартак

Это было воистину скверное утро. Во-первых, был Ганник. Нехорошо было наказывать гладиаторов, но в то же время дисциплина в школе должна быть самой строгой дисциплиной в мире. Нарушение гладиатором какого-либо небольшого элемента дисциплины, должно быть наказано — и наказано быстро и беспощадно. Во-вторых, негодование среди гладиаторов, кинжал не должен был противостоять сети и трезубцу. В-третьих, сам поединок.

Батиат ждал приезда гостей на арене. Вне зависимости от того, что Батиат думал об этих Римлянах лично, он оказывал им почести за те деньги, о которых он прекрасно знал. Всякий раз, когда он сталкивался с миллионером — не просто человеком, у которого были миллионы, а с тем, кто мог потратить миллионы — он был ошеломлен своим собственным ощущением, что он настолько мелкая лягушка в маленькой луже. Когда он был главарем городской уличной банды, его собственная мечта была накопить 400 000 сестерциев, что дало бы ему право стать всадником. Когда он стал всадником, он впервые начал понимать, что такое богатство, и за всем, что он захапал — с помощью своей собственной проницательности — впереди была бесконечная перспектива.

Честь там, где должна быть честь. Вот почему он ждал здесь Гая, Брака и прочих; и потому не знал, что Ганник заработал тридцать плетей. Вместо этого он проводил почетных гостей в ложу, подготовленную для них, ложу, построенную достаточно высоко, чтобы рассмотреть каждый уголок маленькой арены без вытягивания шеи или напряжения. Он сам укладывал подушки своих кушеток, чтобы они могли устроиться с максимальной легкостью и удобством, наблюдая за поединками. Принесли прохладное вино и маленькие горшочки с засахаренными фруктами и медовыми конфетами, так что жажда и аппетит могли быть удовлетворены в любой момент. Полосатый балдахин защищал их от утреннего солнца, а два домашних раба стояли с легкими опахалами, на случай, если утренняя прохлада уступит знойному полудню. Руководя аранжировкой сцены, сердце Батиата ликовало от гордости — разумеется, здесь было все, чего мог бы пожелать любой, как бы изысканы ни были его вкусы. И чтобы заполнить скуку между ожиданием и началом игр, были два музыканта и танцующая девушка на песке арены.

Не то чтобы они уделяли много внимания музыке или танцам; им было не до этого, и женатый друг Брака — его имя было Корнелий Люций — нервно болтал о том, что нужно, чтобы достойно жить в Риме в эти дни. Батиат задержался и прислушался; ему хотелось знать, что же нужно для приличного житья в Риме в эти дни, и разговор заинтересовал его, когда он узнал, что Люций заплатил 5000 денариев за нового либрария, большая удача для человека, желающего свежей выпечки.

— Но нельзя же жить как свинья — или можно? — спросил Люций. — Или даже пусть мой отец так жил. Если кто-то хочет поесть прилично, нужно как минимум четверо, кулинара, повара, мукомола и, конечно, дульчиариуса, или другого посыльного на рынок за приготовленными сладостями, хотя и можно было бы так же хорошо обойтись без этого.

— Я не понимаю, как можно обойтись без этого, — сказала его жена. — Каждый месяц новые парикмахеры; никто, кроме Бога, не может постричь вас должным образом, но если я заявлю, что дополнительный парикмахер или массажист…

— Это не требует сотни рабов, — мягко сказал ей Брак, — следует обучить их, и даже когда вы их обучили, я иногда думаю, что это вряд ли стоит усилий. У меня есть слуга, следящий за моей одеждой, Грек с Кипра, который может цитировать вам Гомера часами. Помните, он не чистит и не моет. Все, что я требую от него, чтобы он придерживался определенного порядка в моей одежде. у меня есть шкаф для плащей. Все, чего я желаю, сняв определенный плащ, его следует поместить в этот шкаф. Туника в шкафу, где хранятся мои туники. Можно было бы приучить к этому собаку, нет? Поэтому, если я скажу, Раксидес, дай мне мою желтую тунику, он сумеет это сделать. Но он не может этого сделать. И научить его делать это правильно, займет больше времени, чем сделать самому.

— Ты не можешь делать это сам, — запротестовал Гай.

— Нет, конечно нет. Дитя, взгляни, какое вино подает ланиста.

Батиат был быстрее. — Цизальпинское, — похвалился он, держа перед собой кувшин.

Брак деликатно сплюнул, зажав пальцами нос. — Как ты додумался о подушках, если я не сказал тебе, что мы хотим подушки? У тебя есть Иудейское вино, ланиста?

— Конечно, самое лучшее. Светлая розовое — самое светлое розовое. Он крикнул одному из рабов, немедленно принести Иудейское вино.