Михаил Венюков - Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии

Утро 19 числа мы провели все еще на берегу морском с целью окончить наше снаряжение в дальнейший путь. После обеда мы успели до вечера сделать около 15 верст и надеялись на другой день рано утром переехать на правый берег Лифулэ и направиться прямо к югу, через горы, чтобы выйти к Владимирской гавани. Так как расстояние до нее от места нашего ночлега, и по моим соображениям, и по словам жителей, едва ли могло превышать 35 верст, то я не сомневался, что 22-го мы достигнем окончательной цели нашего странствования. Снабдив команду продовольствием взамен израсходованного и испорченного, я уже думал перейти Лифулэ и углубиться в горы, как вдруг неожиданное происшествие совершенно расстроило это предположение и заставило нас принять возвратный путь в долину Фудзи.

20 числа орочен наш, износив всю обувь, просил меня обождать с выступлением часов до 11 утра, чтобы успеть сшить на скорую руку бродни или башмаки. Согласясь на его просьбу, я в то же время приказал людям пораньше отобедать, чтобы не останавливаться в тот день уже до ночлега, и пообедал сам. Но едва мы кончили еду и вышли на дорожку, как я почувствовал сильную тошноту, потом шум в ушах и резь в желудке, как бы от употребления чего-то ядовитого. Несколько ковшей холодной воды, выпитые один за другим, заглушили на время припадки, но потом они возобновились с новой силой и перепугали всю команду. Сильный прием рвотного порошка доставил мне облегчение [34], но слабость после этого была так велика, что я почти уже не мог идти и в следующие два дня шел, опираясь на руку казака. В то же время, когда я лежал на траве, верстах в двух от нашего ночлега, мы услышали большой шум сзади нас и вслед за тем увидели большую толпу китайцев, громко ругающихся с нашим ороченом, которого, по счастью, в это время сопровождал переводчик и один вооруженный казак. Когда подошли они ближе, я узнал, что китайцы, в числе более 30 человек, собрались убить нашего проводника за то, что он показал нам дорогу, и навели на него страх, что он почернел весь, как бы от антонова огня, и совершенно потерял язык. Переводчик, понимавший угрозы китайцев, которые говорили по-ороченски, объяснил мне, в чем состояло дело, и в то же время передал требование их — показать им мою работу. На такие дерзости я мог бы отвечать и выстрелами, не боясь изменить общему миролюбивому характеру наших отношений с туземцами; но китайцы предпочли остановиться от нас в некотором отдалении и уже оттуда повторяли свои угрозы орочену-проводнику. Великого труда после этого стоило нам вести его за собой; сопровождать же нас до Владимирской гавани он решительно отказался и в случае насилия с нашей стороны угрожал бежать, оставив нас без возможности отыскивать дорогу и нанимать китайцев. Хотя последнее обстоятельство и не казалось мне важным, потому что за ороченом легко было строго присматривать, однако же, соображая, с одной стороны, возможность лишиться провожатого, с другой — необходимость не раздроблять более команды, как бы я думал сделать для отправления оставшегося на Фудзи больного казака к Нынту [35], и, наконец, не чувствуя в себе самом достаточно сил, чтобы перенести утомительное странствование, — я решился возвратиться в нашей лодке на устье Нынту и, взяв на себя ответственность за не совершенный успех дела, начать возвращение в Уссурийский пост. С глубоким сожалением, разделенным всею командою, повернули мы на прежнюю дорогу и 23 числа пришли в тот китайский дом, где оставили слабого казака и где нашли его теперь совершенно оправившимся.

Этим собственно окончилось мое обозрение реки Уссури и пути от ее верховьев по долинам Фудзи и Лифулэ к морю. Но я не мог остановиться на столь неудовлетворительном решении своей задачи и потому спешил воспользоваться всеми предстоящими способами для пополнения сведений о всей вообще приуссурийской стране и особенно о верховьях самой реки Уссури и соседних морских берегах. Многочисленные показания местных жителей единогласно убеждали меня, что Владимирский порт действительно находится недалеко от источников Сандугу. Но вместе с тем все расспросные сведения заставляют полагать, что перевал от верховья Уссури к морю гораздо труднее, чем на Фудзи, как по высоте горного прохода, так и, в особенности, по изобилию на нем грязи. Характер верхнего течения Уссури совершенно таков же, как Лифулэ и Фудзи, то есть река течет постоянно в долине, суживающейся к югу, и отличается очень быстрым течением, как настоящий горный поток. Из всех побочных рек ее, поименованных у д'Анвиля и в китайской географии, местные жители узнавали только Изцинь и Фалаху (Фарку), прочие же (Этуми, Эйху и др.) называются ими просто «нючи-бира», то есть маленькая речка. Что касается до долины Уссури от устьев Нынту до самых верховьев, то она немного превосходит расстояние от того же пункта до вершины Фудзи. Проводник наш еще на третий день пути говорил нам, что по Фудзи семь дней хода до моря, а по Сандугу — девять, и то лишь вследствие того, что перевал очень грязен. Что касается до окрестностей Владимирской гавани, то, во-первых, между ею и устьем Лифулэ впадают в море еще две небольшие реки, во-вторых, тропинка с верховьев Сандугу действительно выходит к морю около нее. О пребывании наших судов во Владимирской бухте летом 1857 года вся окрестная страна наполнена слухами и все жители знают, что там поставлен был крест, который и упал впоследствии. В течение первой половины лета настоящего года судов наших там и вообще на соседних водах не было, но пастухи на устьях Лифулэ видели иногда невдалеке от берегов корабли, направляющиеся от севера к югу.