Алексей Хлуденёв: Олег Рязанский

Всем было известно, что многолетняя смута в Орде опостылела многим тамошним князьям и некоторые из них не прочь были послужить на Руси.

— Верно, княже, верно, — дружно согласились бояре. — Твой замысел с дальним заглядом и нам по душе.

Сам того не замечая, Афанасий Ильич подался вперед, взглядом упрашивая: "Пошли меня, княже! Дай мне возможность искупить мою неудачу в Москве. С татарвой мне будет легче сговориться…".

Олег Иванович, однако, сделал вид, что не заметил, не понял мысленной мольбы боярина, которому доселе доверял ответственнейшие поручения. Афанасий перевел взгляд на воеводу Тимоша Александровича, друга и родственника, прибывшего в думу из своей вотчины Шилово. Могучего телосложения Тимош, как всегда, на думе помалкивал, но, уловив во взгляде друга мольбу, замолвил за него словцо:

— Что тут ломать голову? Афанасий Ильич в ордынской столице бывал не однажды — его и послать.

"На Рождество приглашу в гости и подарю сокола, — благодарно подумал Афанасий Ильич. — Жалко, что нет ныне его брата Давыда. Тот бы за меня тоже…"

Но князь не отозвался на предложение Тимоша Шиловского. Вдруг взгляд его остановился на Епифане; тот, решив, что час его настал, взмолился:

— Господин, пошли меня! Я приведу полк татар! А надо — два! Я сумею! Поверь мне — лучше меня никто не выполнит твое поручение…

Настырность Епифана одних изумила, других восхитила, третьих, ему сочувствующих, испугала: как бы князь не осудил резко за самонадеянность молодого, подающего большие надежды, посольника. Но князь посмотрел на Епифана пристально, как бы заново, и с добродушием.

— Два полка, баешь, приведешь? А коль тебе придется ехать в Сарай без сребра? На какие шиши купишь войско?

И тут Епифан совсем разошелся:

— Княже милостивый, да ты сам не ведаешь, как ты богат и без сребра! И коль позволишь — подскажу, в чем твое богатство…

— В чем же?

— Твоя сестра, княжна Анастасия на выданье…

"Далеко пойдет", — не без зависти подумал Афанасий Ильич.

Олег Иванович слегка насупился:

— За кого мне выдать княжну Настасью — это мое дело. Ну, а коль тебе в охотку сослужить мне службу — что ж, можно и помыслить о том. Татарская молвь тебе ведома, ума тебе, вижу, ни у кого не занимать… Тако ли я баю? — обратился он к боярам.

— Тако, тако. Пора Епифашу посылать старшим.

— А не молод для старшего-то? — усомнился Тимош Александрович.

— Ничто, — возразил князь. — Млад годами, да востер умом. Да и так ли он млад? Ему уже двадцать с изрядным гаком.

Епифан Кореев раздул ноздри — рад был такому повороту. Афанасий Ильич, напротив, ещё более расстроился. Ибо, как ему предвиделось, никакого возвышения теперь ему не видать, и по справедливости — московский провал был его провалом. Когда настала пора боярам расходиться, Афанасий Ильич, привлекая внимание своей звучной медленной речью, сказал:

— Хочу, бояре, повиниться перед вами за то, что не упросил московитов не затевать с нами брани.

— Как бы ты их упросил? — откликнулся кто-то.

— Был один выход — отдать им Лопасню обратно.

Засопели бояре — не по сердцу им такое! Павел Соробич, яростный противник Москвы, крикнул:

— Это что же — крепошть — коту под хвошт?

— Ты, Афанасий Ильич, не белены ли объелся? — подхватил Софоний Алтыкулачевич. Епифан Кореев ввернул:

— Не нашему князю пасть в ножки Дмитрею Московскому! — и победоносно посмотрел на Афанасия Ильича.

Дьяк дочитал по-скорому жалованную грамоту, и князь вручил её отцу игумену Арсению. Тот прочувственно сказал:

— Брате во Христе! Я и мои иноки не забудут милости государя Ольга Ивановича, и в сей грозный час проявим ещё большее усердие перед Господом Богом. Да умилостивим Его простить нам грехи наши тяжкие…

Зашелестели рукава шуб — думцы крестились. Выходили с громким говором, с желанием поскорее исполнить указания любимого князя.

В сенях бояре задержались — обсудить, получше уяснить, что произошло. Пищи для ума немало: это решимость Москвы, это новая расстановка сил в думе. Мнутся под предлогом, что лошади закладываются в санные повозки, хотя возки давно уже заложены и кучера наготове. Переговариваются и ревниво поглядывают на дверь палаты — выйдет ли оттуда слуга. Олег Иванович имел привычку позвать кого-то к себе уже после думы. И тем как бы выделял. Лестно быть позванным к князю для отдельной беседы, может быть, более важной, чем общедумский разговор.

Как пчелы летят на цветок за взятком, так и думцы неотвратимо тянутся к Олегу Ивановичу. Только ли потому, что он дает им вотчины? Нет. Все князья обеспечивают вотчинами бояр, но не ко всем тянутся. Ангельский характер? Нет, характер его сложен, в нем уживаются добросердечие с гневливостью, великодушие с мстительностью.